Этот ушлый ублюдок наверняка думал, что его наймиты убьют Рона, а затем заберут и документы и амаринт. «Что ж, тут Кайзен просчитался».
– Когда будете проходить перевал, документы проверят еще раз, – предупредил их солдат. – Затем на них поставят печать. Если надумаете вернуться, не мешкайте. Через пять недель ваши документы станут «липой».
– Это еще почему? – возмутилась Адалия.
Страж многозначительно постучал пальцем по верхнему левому уголку на бумагах. «Срок действия. Ну, разумеется. Разве может хоть что-то в этом Колинграде быть непреходящим и вечным?»
– Ну и ладно, – задорно тряхнула головой мама Рона. – Возвращаться нам всяко не захочется.
Солдат понимающе кивнул.
– Если поедете в экипаже, обратитесь к конюшему. – Страж махнул рукой в сторону загона. – Если пойдете пешком, я покажу, куда вам.
– Спасибо, мы возьмем экипаж.
Вряд ли его мама осилит весь путь пешком, подумал Рон. Да и чем быстрее она доберется до Годобии, тем лучше.
Чем быстрее оба доберутся до Годобии…
Взяв маму под руку, он помог ей вскарабкаться по крутому склону. Поговорил с конюшим, которому принадлежали два экипажа, замеченные ими ранее.
– А больше двух и не надо, – заметил словоохотливый конюший. – Тех, кто въезжает в Колинград или из него выезжает, перечесть по пальцам. О торговцах я не говорю: у них свои фургоны.
Рон заплатил ему за карету и лошадей и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока конюший их запрягал.
Взгляд его обратился на север, к Дрезбергу.
– Держи. – Достав из сумочки печенье, Адалия протянула его сыну. – На тебя смотреть тошно. Поешь, может, полегчает. Или сходи, вон, к колонке, попей воды.
– Да все со мной хорошо, мам.
Рон скрестил руки. Свинцовый шар, разбухший и огромный, качнулся вперед-назад, и Рон болезненно согнулся пополам.
Адалия Комф нахмурилась, спрятала лакомство в сумочку.
– Свежий воздух, вот что тебе надо, – с чувством произнесла она и содрогнулась от нахлынувших воспоминаний.
Там, в тюремной камере под землей, для нее, потерявшей надежду на освобождение, даже глоток затхлого, спертого воздуха был на вес золота.
«Боже, Боже, – изнывал Рон, – она больше никогда не увидит звезды».
Шар распер стенки желудка. Рон застонал.
– Рон? – Мать погладила его по затылку. – Рон, что с тобой? Эй, кто-нибудь! Прошу вас! Не могли бы вы принести воды? Для… О да, спасибо…
– Нет, это выше моих сил! – Рон яростно затряс головой.
– Что выше твоих сил?
Рон выпрямился. Рука Адалии скользнула вниз.
– Это я во всем виноват.
– В чем?
– В том, что ты очутилась в «Герехе». – Он схватился за голову, чуть не вырвал клок волос, потупился, затем посмотрел ей в глаза. – Это я сделал, мам. Я, и только я. Я украл эту тиару.
Он ждал, что она вскрикнет или побледнеет, но Адалия лишь сжала губы и кивнула.
– Так я и думала.
Слова ее острым ножом вошли в сердце Рона.
Слезы вскипели у него на глазах. Схватив мать за плечи, он закричал:
– Прости меня, мама, прошу. Меня заманили в ловушку. Я и не подозревал, что они знают, как меня на самом деле зовут, и…
– Ох, Рон… – Адалия стиснула руками лицо сына. – Как только я догадалась, что это ты, я тебя тут же и простила.
Рон сник. «Нет, это невыносимо. Запредельно. Все это». Ему хотелось провалиться сквозь землю и никогда больше не видеть белого света.
– Но как ты достал документы и вытащил меня из тюрьмы? Даже не представляю. Мне твердили, что моя песенка спета…
– Это… долгая история, – вскинул голову Рон. – Слишком долгая, чтобы начинать ее прямо сейчас.
Конюший, не обращая внимания на их разговор, подвел к ним запряженных в карету лошадей. Рон, собравшись с духом, глубоко вдохнул.
– Тебя бросили за решетку, потому что я совершил гнусность. Но еще большую гнусность я совершил, чтобы вызволить тебя из неволи.
Он достиг своей цели – карие глаза Адалии Комф расширились от ужаса.
Рон вытащил из-за пазухи документы и дважды, тщательно, не пропуская не единой страницы, пересчитал их. Протянул матери ее эмиграционные бумаги.
– Езжай. Обоснуйся, где пожелаешь. – Он достал распухший кошелек и отдал ей половину денег. – И напиши мне. Я все объясню в ответном письме.
Увидев такую прорву наличности, Адалия задохнулась от изумления.
– Рон? Что это? – Она ухватила его за рукав. – Я ничего не понимаю.
Он положил руки ей на плечи, прижался лбом к ее лбу.
– Перевал охраняют стражи. Дорога безопасна, разбойников и лиходеев нет. Но, если хочешь, найми проводника, денег у тебя хватит. А мне надо назад. Я и так немилосердно затянул эту канитель. Она там уже слишком долго.
А если он опоздал?
– Она? Рон, объясни же, наконец! – Слезы полились из глаз Адалии.
– Позже. – Шар в его животе уменьшился и подкатил к горлу. – Прости меня. Но теперь ты свободна. Когда устроишься, напиши мне, и я приеду к тебе. Знай, я не бросаю тебя. Веришь? – Он нежно обнял ее. – Покуда я жив, я никогда тебя не покину, но сейчас… Прости. Мне следовало…
Что бы ему ни следовало сделать, он все равно этого не сделал.
– Верь мне, прошу, – шепнул он.
– Ты так изменился…
Отстранившись от него, Адалия некоторое время вглядывалась в лицо сына, будто не узнавала его. Но вскоре морщинка меж ее бровей разгладилась, и она кивнула.
– Я поеду. Письма слать на твой старый адрес?
– Лучше на твой.
– Береги себя, Рон.
Приложив руку к его груди, она с еле заметной тревогой посмотрела ему в глаза.
– Хорошо.
Засунув руку в карман, Рон перебирал пальцами лепестки амаринта.
Адалия Комф взгромоздилась на облучок и взяла вожжи. Расправила плечи. Обернулась.
– Смотри, чтобы мне не пришлось возвращаться за тобой.
– Не придется.
Адалия хлестнула вожжами, и дрожки тронулись, увозя ее навстречу свободе.
Конюшенный перевел озадаченный взгляд с Рона на его мать и покачал головой.
Рон развернулся, выхватил хрустящую новенькую купюру и помахал у конюшего перед носом.
– У тебя пять минут, чтобы научить меня держаться в седле.
✦ ✦ ✦
«Черт бы побрал этих лошадей!» И все же ехать верхом было быстрее, чем тащиться в экипаже. Рон придумал способ, как не свалиться с лошади: вскарабкавшись на круп, он привязывал себя ремнями к седлу и пускал животное в галоп, полностью отдаваясь на его волю. Постоялых дворов по дороге было пруд пруди, и везде его ждали свежие кони. Он загонял их почти до смерти, за что конюшие, по всей дороге до Дрезберга, набрасывались на него чуть ли не с кулаками, но солидные откупные быстро сменяли их гнев на милость.