Тайны моей сестры - читать онлайн книгу. Автор: Нуала Эллвуд cтр.№ 52

31

Я сижу в саду за домом и жду восхода солнца. Сейчас около пяти утра. Мне снились кошмары. Каждый раз, закрывая глаза, я видела Кейт: она лежала на клумбе и смотрела на меня мертвыми глазами. Я проснулась около часа назад от собственного крика. Прибежал Пол и поднял шум. Принес мне какао и сказал, что все будет хорошо, но разве это правда? В конце концов я бросила попытки заснуть и спустилась сюда.

Земля в саду влажная от росы, и, съежившись на пластмассовом стуле, я чувствую, что ноги у меня промокли. Надо было надеть нормальную обувь, но тапочки первыми попались под руку. Поджав ноги под стул, я вдруг ощущаю какое-то прикосновение. Я чуть не вскрикиваю от страха. Однако, посмотрев под ноги, я вижу, что это всего лишь худая, маленькая чайка.

– Что тебе нужно? – спрашиваю я, наблюдая, как птица топчется у моих ног, словно кошка, жаждущая ласки. – Потерялась?

Вытащив из кармана халата телефон, я включаю фонарик и направляю его на птицу. Глаза у нее полузакрыты, и одно крыло сломано. По его краю, словно пятна плесени, рассыпаны черные точки, а под ними голая, ободранная плоть. Чайка, должно быть, бьется в агонии, а я понятия не имею, что делать. Я никогда раньше не ухаживала за ранеными птицами. Она жалобно на меня смотрит, словно маленький ребенок на маму. Ее глаза меня нервируют, и я отгоняю ее прочь.

– А ну, прочь, паршивка, – шиплю я. – Я тебе ничем не помогу.

Вяло взмахивая сломанным крылом, чайка улетает во тьму.

Глядя на исчезающую птицу, я думаю о Ханне. Помню, маленькой девочкой она хотела стать ветеринаром и вечно тащила в дом спасенных от соседской кошки полумертвых птичек и мышек. Я пыталась ей объяснить, что гуманнее просто дать им спокойно умереть, но она часами за ними ухаживала, оборачивая в лоскутки ткани. Когда происходило неизбежное, мы хоронили крошечные тельца в углу маминого сада. Когда мы опускали их в землю, Ханна всхлипывала, а мама говорили ей, что они теперь с Господом. После этого мы обычно устраивали небольшие похороны с кексом и лимонадом, но все знали, что новые пострадавшие не заставят себя долго ждать. Не брось она школу, из нее бы вышел прекрасный ветеринар. Господи, как же я по ней скучаю.

Сидя в темноте, я ощущаю внутри нарастающую тупую боль. Она не покидает меня с тех пор, как Ханна ушла. Я пыталась заполнить эту пустоту выпивкой, но сейчас алкоголя нет, и осталась только боль. На папиных похоронах священник сказал, что, теряя кого-то, кого любим, мы теряем вместе с ними и частичку себя. До ухода Ханны я не понимала истинного значения этих слов. А потом все встало на свои места. Без нее я больше не мать, а лишь жена. Прежняя Салли исчезла, и на смену ей пришла другая. Внешне ничего не изменилось, но внутри у меня дыра, которую уже никогда не залатать. Я словно умерла.

Так легко с этим покончить, раз – и все. Я думаю о множестве способов, как это можно сделать: пара бутылок шампанского и горсть таблеток; блестящий пистолет, покрытый золотом, как у злодея из фильма про Джеймса Бонда – это все для меня, конечно, чересчур гламурно. Возможно, роскошная горячая ванна и острый нож. Я гляжу на змеящиеся на запястьях вздутые голубые вены и представляю, как провожу по ним ножом.

Вздрогнув, я смотрю на небо. Вокруг лишь тьма, плотная и густая, и я жду, когда настанет утро и прогонит эти мысли прочь. Мне вдруг безумно хочется выпить, и я встаю. Стряхиваю с коленей мокрицу. На свинцовых ногах двигаюсь к веранде; я знаю, что от спиртного станет только хуже, но оно мне необходимо. Только оно сможет притупить эту боль.

Прокравшись в дом, я вытаскиваю бутылку из моего нового тайника, старой дорожной сумки, которую я спрятала под креслом. Пол терпеть не может это место, поэтому можно не волноваться. Прошлой ночью, когда он лег спать, мне удалось улизнуть из дома. Я добежала до круглосуточной заправки за углом и купила пару бутылок вина. Слава богу, когда я вернулась, он еще спал.

Когда я возвращаюсь в сад, на горизонте уже алеет солнце. Я смертельно устала, но знаю, что будет, стоит мне лечь в кровать. Придет она и будет смотреть на меня своими мертвыми глазами. Лучше не рисковать. Поэтому я просто сижу и пью.

Уже почти допив бутылку, я кое-что замечаю: маленький белый бугорок на траве, который, когда я подхожу ближе, превращается в живое существо.

– О, нет, – выдыхаю я, поднимаясь со стула и направляясь к бугорку. – Только этого мне не хватало.

Чайка не двигается, и я решаю, что она, должно быть, умерла. Глаза мутные, клюв приоткрыт. Однако когда я наклоняюсь, чтобы лучше ее рассмотреть, чайка издает душераздирающий звук. Не крик, а рыдание, предсмертный хрип. Это невыносимо.

В голове у меня звучит голос Ханны.

– Мамочка, надо ей помочь.

Но ей уже не поможешь, думаю я, перешагивая через птицу и направляясь на кухню. У двери я до сих пор слышу этот жалобный звук: кри-э, кри-э. Он похож на плач ребенка, зовущего маму; я знаю, что придется с этим что-то сделать. Может пройти еще несколько часов, прежде чем чайка наконец умрет.

Поэтому я подхожу к шкафу и достаю самую тяжелую вещь в доме – скалку. Обхватывая ладонями ее шершавую поверхность, я думаю, как отец угрожал Кейт маминой скалкой. Я вспоминаю написанные Кейт много лет спустя слова в одной статье: Дайте человеку оружие, и он станет воином. «Дай мне сил, Кейт», – шепчу я, возвращаясь в сад.

Птица не двигается, и, подходя ближе, я молюсь, чтобы она была мертва и мне не пришлось этого делать, но когда я наклоняюсь, она вздрагивает и вновь начинает орать. Крик звучит так, словно он исходит откуда-то снизу, из-под земли. Мне становится не по себе. Этот звук так похож на крик ребенка.

– Не смотри, – говорю я себе, занося скалку над головой. Мне хочется закрыть глаза, но я знаю, что так есть риск промахнуться и причинить птице еще большую боль. Нет, надо закончить все одним точным ударом.

Но руки у меня трясутся, и хотя я слышу хруст костей, в голову не попадаю. Птица мечется и, оглушенная ударом, начинает отходить в сторону. Я ее нагоняю, обрушивая удары один за другим, пока тропинка не покрывается перьями и ярко-красной кровью. После каждого удара птица вскрикивает; мне хочется заткнуть уши, но я не могу. Этот звук эхом отдается у меня в груди, когда я, наконец, разбиваю птице череп и она замирает у моих ног.

Несколько мгновений я стою с занесенной над головой окровавленной скалкой и смотрю на то, что осталось от птицы. Ее розоватые глаза стали черными от крови. Я не могу больше в них смотреть. Я лишь хочу, чтобы это закончилось.

Чувствуя, как кости сломанного крыла острыми иглами впиваются мне в кожу, я поднимаю птицу и медленно иду к клумбе. Опустив тельце на траву, я начинаю рыть землю. Она заслуживает покоиться с миром, говорю я себе, врезаясь пальцами во влажную землю. Ханна бы этого хотела. Я копаю все глубже и глубже, разрывая спутанные корни и тревожа червей, и вдруг моя рука натыкается на нечто твердое.

Посмотрев вниз, я вижу полоску золота. Смахнув корни и землю, я тяну за блестящий предмет, пока он не поддается. Сердце у меня сжимается от боли, когда я вспоминаю, как выбирала эти тонкие золотые часы в подарок Ханне на ее шестнадцатый день рождения. Перевернув их, я читаю надпись на застежке: