Я поднимаю голову, но он обращается не ко мне. Его рука сжимает мамино запястье.
– Неудивительно, что бедняжка подавилась! – рявкает он. – Это же невозможно есть.
Тыкая в пирог вилкой, он начинает разбрасывать по столу кусочки теста.
– Ты только взгляни. Разве это пирог? Он черствый.
Я чувствую, как сидящая рядом со мной Кейт начинает закипать, атмосфера накаляется.
– А ты что думаешь, милая?
Он спрашивает меня.
– Как, по-твоему, сухой пирог или нет?
Я смотрю на маму. Она улыбается, но в глазах у нее страх.
– Э-э-э, я…
– Ну, я задал тебе вопрос! – рычит он. – Сухой или нет?
Я знаю, что будет, если ему возразить. Он лишь разозлится еще сильнее и выместит свою злобу на них. Я лишь хочу, чтобы все закончилось.
– Да, – лепечу я. – И правда немного суховат.
– Ох, молодчина, Салли! – вопит Кейт, бряцая ножом и вилкой по тарелке. – Я тебя умоляю!
– Ну-ну, – шепчет мама, кладя руку Кейт на плечо. – Не кипятись.
Отец молчит, но мы знаем, что это плохие новости – чем дольше молчание, тем суровее наказание.
– Можешь пялиться на меня сколько влезет. Я тебя не боюсь, – говорит Кейт.
О, нет. Я смотрю на нее. Она сидит, сложив руки на столе, и сверлит взглядом отца.
– А зря, – сквозь зубы бубнит он.
– Что-что, папа? Я не расслышала.
Она его задирает. Душа у меня уходит в пятки, и я жду взрыва.
Тарелка пролетает в нескольких сантиметрах над головой Кейт, он вскакивает на ноги и хватает ее за волосы.
– Прекрати, Дэннис! – кричит мама. – Она всего лишь ребенок.
– Она тварь, вот она кто, – ухмыляется он, снимая ремень. – Крикливая, своенравная тварь. Слезла со стула и марш на кухню. Пошла.
– Ну, давай-давай, мачо! – орет Кейт, когда он вытаскивает ее из комнаты. – Ударь меня! Докажи себе, что ты не пустое место.
– Кейт, хватит! – кричит мама, ухватившись руками за спинку стула. – Не перечь ему. Хватит, Дэннис, она не всерьез.
Но он ее не слышит. Он уже затолкал Кейт на кухню, и теперь все, что нам с мамой оставалось, это сидеть и слушать ее крики.
Повернувшись в кровати, я смотрю на темнеющее небо. Скоро настанет новый день, но я боюсь завтрашнего утра. Еще один день без выпивки, еще один день без Кейт.
Лежа с прижатыми к груди коленями, я снова возвращаюсь мыслями в тот вечер. Когда отец вышел из кухни, Кейт нигде не было, но мы с мамой побоялись спрашивать, где она. Мама уложила меня спать, а отец сидел перед включенным на полную громкость телевизором и смотрел ночное шоу. Я лежала в кровати, ожидая услышать на лестнице шаги Кейт, но до меня доносился лишь пьяный смех. Может, она сбежала? Может, настрадалась и решила уйти из дома? Или он сделал с ней что-то… но на этом мои мысли останавливались. С ней все хорошо. Прошел примерно час, перед тем как смех стих, и я услышала на лестнице тяжелые отцовские шаги. Больше ничьих шагов слышно не было, только его. Набравшись храбрости, я позвала его и спросила, где она.
– Ложись спать, моя хорошая, – сказал он, стоя в дверном проеме. – О сестре не переживай. Все хорошо. – Выплеснув свой гнев, он всегда добрел.
Исполненная решимости что-то изменить, я села в кровати. Возможно, подумала я, если хорошо спросить, он меня послушает.
– Зачем ты их обижаешь, папочка?
Несколько мгновений он молча стоял в дверях, после чего зашел в комнату и прикрыл за собой дверь.
– Тебе не понять, милая, – сказал он. – Ложись лучше спать.
– Пожалуйста, папочка. – Я начала плакать. – Пожалуйста, перестань их обижать. Это плохо.
Вздохнув, он сел на соседнюю кровать.
– Я не плохой, Салли, – сказал он. – Я убит горем. Всему есть предел. Хочешь, расскажу тебе кое-что о твоей сестре, а? Хочешь секрет?
От звука его хриплого голоса по спине у меня побежали мурашки; даже сейчас, лежа в кровати столько лет спустя, я до сих пор слышу этот голос. Обдавая меня разящим виски дыханием, он прошептал мне на ухо тайну, которую я храню вот уже больше двадцати лет.
Мне не хотелось ему верить, но в то же время я знала, что, скорее всего, он прав. Иначе с чего маме так ее защищать?
– Где она? – спросила я отца, когда он уже собирался уходить. – Она сбежала?
Он показал на окно. Вскочив с кровати, я открыла занавески и выглянула на улицу. Она была там, в саду. Свернувшись, как ребенок, и укутавшись в какой-то мешок, она неподвижно лежала на клумбе.
– Нужно ее впустить, иначе она замерзнет, – сказала я, повернувшись к отцу, который стоял в дверях, опираясь рукой на дверной косяк. – Ну, пожалуйста, папочка.
– Она плохой человек, Салли. Это будет ей уроком, – сказал он. – Часок-другой на улице ее не убьет.
Он закрыл дверь, оставив меня у окна. В этот момент она пошевелилась и подняла голову.
– Салли! – Я видела, что она просит меня ее впустить.
Больше всего на свете мне хотелось броситься вниз и ей помочь, но в ушах звенел голос отца:
«Она опасна, Салли. Она плохой человек».
Когда Кейт махала руками, умоляя меня впустить ее в дом, мне вдруг показалось, что она похожа на какое-то дикое чудовище. Страшное и неукротимое. Впервые в жизни я ее испугалась. Отец прав, подумала я, задергивая занавески и выбрасывая ее из головы, – это будет ей уроком.
Я решила, что она усвоила урок. Но затем, пару недель спустя, она сделала нечто такое, что заставило меня передумать. Ко мне в гости пришла моя одноклассница. Дженни Ричардс. Кейт не было дома, и Дженни спросила, можно ли заглянуть в ее спальню. Мы долго рылись ее вещах, а потом достали одежду и стали наряжаться. Мы были всего лишь две маленькие веселящиеся девочки. Но Кейт пришла домой раньше и нас застукала. У нее сорвало крышу. Я никогда не видела ее настолько разъяренной. Вытащив нас из своей спальни, она ударила меня об стену на лестнице.
– Впредь не смей даже приближаться к моим вещам! – кричала она, схватив меня за горло. – Слышишь меня? Никогда. Держись от меня подальше.
Видя ярость в ее глазах, я чувствовала, что совершила нечто гораздо более ужасное, нежели просто примерила пару ее платьев. Она смотрела на меня так, словно хотела убить. Ее взгляд вселял ужас.
Трясясь от страха, я спустилась вниз. Мама спросила, что стряслось, но мы с Дженни от потрясения не могли вымолвить ни слова. Когда несколько часов спустя Кейт спустилась пить чай, мы не решались посмотреть ей в глаза. С тех пор я делала, как она сказала, и держалась от нее подальше. Но в тот день что-то внутри меня изменилось. Я стала грубее, недоверчивей. И я пообещала себе, что никогда больше не позволю никому так себя обижать.