Закрыв глаза, я слушаю рассказ Пола о похоронах и представляю мамин гроб, стоящий у алтаря; крохотное вместилище, парящее в воздухе, словно хрупкая птичка.
Рядом со мной Пол запевает начальные строки «Пребудь со мной». Слушая, как он поет о сумерках, я смотрю на проклятую шелковицу и жалею, что мама столкнулась в жизни с такой жестокостью. Она была хорошим человеком и совсем этого не заслуживала.
Пол затихает и смотрит на меня.
– Салли выбрала текст для траурной речи, – говорит он. – Хоть она и не смогла присутствовать на похоронах, она все же хотела внести свой вклад.
– И что за текст она выбрала?
– Отрывок из Библии, – отвечает он. – Сказала, он звучал у ваших родителей на свадьбе. Как там? «Любовь все покрывает, всего надеется, все переносит». Вот этот.
Внутри у меня все каменеет, и от сочувствия к сестре не остается и следа. Зачем она выбрала эти строчки? Это же чушь и огромная пощечина нашей матери, женщине, перенесшей столько горя из-за этого мужчины.
– Видишь, Салли не все равно, – говорит Пол. – Она не хотела оставаться в стороне.
– Пол, ты отлично знаешь, что Салли терпеть не могла маму.
– Да ладно тебе, – одергивает меня он. – Это уж ты слишком. Да, они не всегда находили общий язык, но они любили друг дружку.
– Поэтому именно ты договаривался с домом престарелых, возил маму в церковь и ездил с ней на пароме по магазинам, – отвечаю я, чувствуя, как в висках пульсирует гнев.
– Я тоже беспокоился за твою маму, – отвечает он. – Она была прекрасная женщина, и я не мог ей отказать. Когда моя мама умерла, твоя приняла меня в семью с распростертыми объятиями. Мне было в радость ей помочь.
– Я знаю, – мягко говорю я. – Ты всегда хорошо к ней относился. Гораздо лучше нас с Салли. Я жалею, что не навещала ее чаще.
Мне вдруг вспоминается Граунд-Зиро, где мы познакомились с Крисом. Эксперты-криминалисты в защитных костюмах вытаскивают тела из неглубоких могил. От этой безумной неестественности происходящего, когда тело достают из могилы вместо того, чтобы опускать, к горлу подкатывает тошнота.
– Пойдем, – говорит Пол, замечая мое состояние. – Отвезу тебя домой.
Взяв за руку, он ведет меня назад, мимо шарика Микки-Маус, Александры Уэйтс и церкви, хранящей мамины тайны, но уже слишком поздно; дойдя до ворот, я отпускаю его руку и сажусь на газон. Слезы, которые я сдерживала последние несколько недель, вырываются наружу; я обхватываю голову руками и оплакиваю маму, которой больше нет.
9
Полицейский участок Херн Бэй
17 часов 30 минут под арестом
– За время вашей деятельности вы повидали немало кошмаров, так ведь, Кейт?
Я не хочу отвечать. Ее вопросы меня утомили. Вместо этого я перевожу взгляд на браслет и представляю, что Крис рядом. Я ощущаю тепло его ладоней на своей обнаженной коже, нежные поцелуи, покрывающие шею, и во мне вспыхивает желание. Прикосновение – одна из основных человеческих потребностей, думаю я, глядя, как Шоу перелистывает страницы. Я скучаю не по любви и даже не по сексу, нет, больше всего на свете я скучаю по прикосновению чьей-то кожи. Его кожи.
После двадцати лет раскапывания могил руки Криса загрубели и покрылись шрамами. Но прикосновение его ладоней, когда он приходил под утро и без единого слова прижимал меня к себе, придавало мне сил, чтобы собрать вещи и отправиться на новую войну, и так раз за разом. Именно воспоминание о его коже и надежда вновь ощутить тепло его объятий помогали мне не сойти с ума все эти годы. А теперь мне придется учиться жить без него.
– Кошмаров, которые многих бы сломили.
Голос Шоу резко обрывает мои мысли. Чувствую себя уязвимой. Но я знаю, что нужно не отвлекаться и отвечать на вопросы. Даже если они мне не нравятся.
– Но я не сломалась, иначе какой от меня толк, – отвечаю я. – Первое правило журналиста: будь беспристрастен.
Она что-то записывает, и я задумываюсь, не перестаралась ли в своих попытках сохранять спокойствие, не слишком ли холодно и отчужденно звучит мой голос. Вдруг отсутствие эмоций это признак психического расстройства? Я решаю сменить тактику и немного сгладить углы, чтобы расположить ее к себе:
– Но мне запомнилась одна девочка, Лейла. В ее дом попал снаряд, и она лишилась обеих ног.
Шоу поднимает глаза, явно озадаченная моей внезапной разговорчивостью.
– Какая же она была храбрая, – продолжаю я. – Улыбалась, несмотря на боль. Помню, она взяла меня за руку и что-то сказала, но я не поняла. Она повторяла эти слова снова и снова, и когда пришел доктор, я попросила его перевести. Он сказал, она спрашивает, куда я положила ее ноги и когда ей можно будет их забрать.
Шоу качает головой и делает долгий, глубокий вздох, вздох матери, которая знает, что ее дети сейчас дома, в безопасности.
– Ей было четыре, и она осталась круглой сиротой в одном из самых опасных мест на земле. Все ее родные погибли. Никто не знает, как ей удалось выжить. Я сидела рядом с кроватью и слушала ее рыдания.
Комнату заполняют стоны Лейлы, и я делаю глоток воды, чтобы успокоиться. – Обезболивающих не хватало, и ей прижигали культи без анестезии. В какой-то момент я порылась в рюкзаке и достала три упаковки дешевого парацетамола. Когда я протянула их доктору, он посмотрел на меня так, словно я изобрела лекарство от рака. Я смотрела на Лейлу и думала, какое будущее ждет сироту без ног в стране, кишащей…
Стоны становятся громче и заглушают мои слова. Зажав уши руками, я пытаюсь их унять, но они только множатся.
– Кейт.
Голос Шоу тонет в гуле других голосов.
– Пожалуйста, хватит! – кричу я голосам. – Прошу вас!
Я чувствую руку Шоу у себя на плече и поднимаю взгляд.
– Что такое, Кейт? – мягко говорит она. – Скажите мне.
Я мотаю головой. Нельзя допустить, чтобы она узнала.
– Все нормально? – не отступает она.
– Мне просто… – начинаю я, руки у меня дрожат. – Мне просто нужен перерыв. Можем, пожалуйста, сделать перерыв?
– Конечно, – говорит Шоу. – Прервемся на пять минут.
Она садится на свое место, собирает вещи и выходит из помещения. Через мгновение ее сменяет коренастый полицейский. Он стоит у двери и сверлит меня взглядом.
Стоны все усиливаются и усиливаются, и, сидя под пристальным взглядом полицейского, я чувствую себя такой же беспомощной, как маленькая Лейла, потерявшая ноги.
10
Среда, 15 апреля 2015 года
Прошлой ночью никаких голосов. Я решаю, что это хороший знак, хотя они стали такой неотъемлемой частью меня, что я уже даже привыкла. Но вместе с тем спокойным мой сон не назовешь. Мне снился Алеппо, и это был один из самых реалистичных снов, что я когда-либо видела. Я помню все настолько четко, что даже сейчас, стоя у окна с чашкой кофе в руках и глядя на залитый дождем мамин сад, чувствую, что меня немного трясет. Закрыв глаза, я ощущаю затхлый запах спальни и слышу тихое тук, тук, когда маленький мальчик катает по коридору игрушечную машинку.