Дом падших ангелов - читать онлайн книгу. Автор: Луис Альберто Урреа cтр.№ 68

И он опустился на колени. Рухнул. Голова стукнулась об угол комода. Пергаментная кожа на виске треснула, прохладная кровь немедленно сообщила, что ее много, залив все лицо. Липкая.

Рана его не встревожила. Он испугался, что сломал что-нибудь, и заскулил, и заплакал. Он знал, что рак – мучительная боль, но эта боль оказалась гораздо острее, и он не мог подняться, и с каждой секундой, по мере того как он вжимался коленями в твердый пол, боль заявляла о себе все громче и громче. А потом на пол закапала кровь, просачиваясь между пальцев. Он разрыдался, закричал:

– Помогите! Oye! Me cai de la cama!^[290] Помогите!

Итак, Ангел, сказал он себе, мы застряли. Думай.

Он дотянулся до простыни, зажал в горсти и попробовал подтянуться на ней. Шлепнулся обратно на пол и стоял на четвереньках задницей кверху, руки по бокам от головы. Кого он обманывает? У него больше не осталось мышц. Он в ловушке по-настоящему – зажат между кроватью и комодом. И не в состоянии даже подсунуть под себя коленку, чтобы опереться. Он потянул к виску воротник рубашки, прижал, чтобы остановить кровотечение. Кровь показалась почти голубой.

– Бог, – сказал он. – Мне больно.

Бог промолчал.

– Мне нужна помощь, – подсказал он.

У Бога, наверное, был звонок по другой линии.

Ангел обернулся в поисках призраков. Но нет, он был предоставлен своей судьбе. На миг испугался, что сейчас сквозь стену полезет, ухмыляясь, Чентебент. Он весь дрожал от боли.

– Ну хорошо, – решил он.

Положил голову на пол. Он подождет. Кто-нибудь все равно придет. Он – Старший Ангел. Он не собирается умирать вот так.

А что, если умрет?

А что, если никто не придет до самого вечера? Он точно загнется до тех пор. Его тело не выдержит. Сердце и так уже словно разбито кувалдой.

– Бог? Ты еще там?

И тут до него дошло. Да ты же стоишь на коленях, pendejo. Кайся. Бог поставил тебя сюда, и ты не поднимешься, пока не сделаешь то, что должен.

– Я согрешил, – начал он. – Страшно согрешил.

Исповедь длилась три часа.

* * *

Лало направлялся в дальнюю комнату, сыграть в GTA^[291], и обнаружил Старшего Ангела. Лало был немножко под мухой, не всерьез – пара пива, пара рюмок. Он ошалело уставился на старика – тот как будто молился в сторону Мекки или чего.

– Эй, пап, ты чего, решил на полу поспать, а?

Подхватил отца на руки, уложил в кровать, укутал. Корки запекшейся крови на лице Ангела он не заметил.

Побрел дальше, прихватив пульт от «плейстейшн», и через минуту уже «мочил придурков» и разбивал машины.

Старший Ангел спал, до изнеможения истерзанный болью в коленях. И Бог вознаградил его даром откровения: ему приснилась прощальная вечеринка. Он увидел все, что сейчас происходит. Утром он проснулся от диких криков Перлы. Бедняжка обнаружила кровь на его лице и на подушке, и они поволокли его против воли в больницу, и все это время он отказывался помирать только ради сегодняшнего события. Этих тортов. Этой песни.

Старший Ангел покинул пузырь, окутывавший его. Гости смеялись, болтали, опять ели, кормили друг друга тортом. А Старший Ангел смотрел на Младшего и бесконечно жалел его. Тебя никогда не ставили на колени, думал он. И если ты не встанешь сам, Бог швырнет тебя на пол и заставит расплатиться по счетам. Погоди, братишка.

Прости меня.

Весь этот шум странным образом не разбудил Лало, который почти сполз с шезлонга к ногам отца, припал к ним и захрапел. Ангел погладил сына по щеке.

– Балбес.

* * *

А на улице, недалеко от въезда во двор, остановилась белоснежная сияющая «ауди». За рулем сидел Эль Индио. С новой татуировкой: БЛУДНЫЙ СЫН. С внутренней стороны правой руки, по всей длине.

Голосовое сообщение в телефоне, от мамы. Mijo – ven. Por Dios^[292]. Жду. Он не стал удалять его.

Водительское стекло опущено. Он слушал, как поют для его отца. Сколько раз он ездил туда-сюда по улице, наблюдая за жизнью семьи? Сколько вечеринок видел? Сколько скандалов слышал? Сколько дверей яростно хлопнуло?

С каждым годом, что он избегал родных, стена между ними становилась все выше, все неприступнее. Невозможно признаться, что он сам поставил себя в идиотское положение. Разве можно признать, что он сам себя изгнал?

Он хотел выйти, правда. Выйти из машины, протиснуться сквозь толпу, увидеть, как подкосятся колени у Минни и мамы, когда женщины заметят его. Хотел похвастаться своими длинными волосами, и крепкими мускулами, и дорогущими белыми джинсами. Хотел шагнуть к отцу и простить его.

И быть прощенным.

Вот она, тайна, о которой Индио не осмеливался рассказать никому, да и самому себе не решался признаться. Он сбежал от Старшего Ангела как можно дальше, он вел жизнь, которой Ангел никогда не понимал и с которой никогда не смог бы смириться. Это был открытый вызов, плевок в лицо. Но, как всякий настоящий блудный сын, больше всего на свете Индио боялся, что отец захлопнет перед ним дверь.

Прижавшись виском к краю открытого окна, он слушал, как взревели певцы на последних строках юбилейного гимна. И как залаяли соседские псы. Он хотел попрощаться. Но не мог. Стекло бесшумно поднялось. Белый автомобиль молчаливым призраком стоял в темноте.

* * *

Все кончено, говорили они себе. Ну, кроме тортов. Los kekis, pues. Торт хотели все. Но больше всех Старший Ангел.

Перед ним стояли две тарелки, и в каждой руке он держал по пластиковой вилке и с буйным ликованием погрузил их в белое и темное. На подбородке у него налипла шоколадная глазурь, и даже на щеке, но он не обращал внимания. Перла рвалась вытереть ему лицо, но он отмахивался, отодвигал плечом жену с ее салфетками и жестом показывал Ла Глориозе, чтобы подложила на каждую из тарелок еще по куску.

– Тебя больше не будут звать Флако, – усмехнулась Глориоза. – Будут дразнить Гордо^[293].

– Ну и отлично. – Ткнул в опустевшие тарелки: – Mas^[294].

Минни согнала многочисленных девчонок, чтоб помогли ей подать нагруженную тарелку каждому.

– И не смейте швыряться едой, засранцы, – предупредила она.

Огромный нож в руках Перлы стал совсем липким от глазури, так что пришлось бежать в кухню к Лупите и отмывать его.

Старший Ангел поднял глаза на Ла Глориозу и сказал:

– Я всегда любил тебя.

Она вспыхнула. Отвернулась. Благодарение Господу, что никто из мелюзги не понимает по-испански.

– Я тоже люблю тебя, – тихо проговорила она.