Выбора не было, так что и проблем нет.
После того как мать Младшего Ангела выгнала мужа вон, Дон Антонио переехал к Старшему. Младший Ангел уже учился в колледже. А потом мать внезапно умерла во сне. Рядом с ней в постели нашли фотографию Младшего Ангела. И поваренную книгу Молодежной Лиги[260].
Рассеять ее прах над океаном было очень просто, правда. Только Младший Ангел и коллеги матери с ее работы – контролеры из бакалейного отдела супермаркета. И никаких родственников. Хотя Пато, благовоспитанный, как всегда, явился на пирс и со скорбной физиономией поднялся на борт.
Младший Ангел прикрепил к рубашке значок с ее именем. Компания, которая устроила выход в океан, организовала розы и по бокалу шампанского каждому. Сан-Диего издалека показался ему раскаленным и каким-то раскрошенным. Вокруг лодки резвились дельфины, и бакалейные дамы сочли это знаком свыше. Прежде чем раствориться в воде, мама на краткий миг замерцала в лучах солнца, блеснула искрами и вспыхнула.
* * *
17:00
– Я умирала от скуки, пока не подошел ты и не сказал «привет», – призналась она. – В нашей семье боятся тех, кто не такой, как все.
Гребень Коржика давно опал. Подперев кулаком подбородок, он разглядывал ее бледное лицо. Ее звали Лилиана.
– Я тоже не такой, как все.
Она потрепала его по голове, как песика.
– Ну конечно.
– Балда.
– Можешь называть меня Лили.
– Ага. (Лили – это же охренительно, а?)
Она была четвероюродной сестрой по отцовской линии, дочь дантиста из Масатлана. Вполне ничего, чтобы приударить, как сказал Лало. Училась в Калифорнийском университете Сан-Диего. Слепая с рождения. Его ровесница. Бывала в Париже. Озадачила его, сказав, что там очень красиво. Откуда она знает? Пахнет там, что ли, красиво? Да вряд ли. Отец был в Париже, говорил, там везде мочой несет.
– Ужасно хочется послушать твою группу, – сказала она.
– Ну, у нас довольно мрачная музыка, – похвастался он.
– Я люблю мрачную музыку! Придумала тебе новое сценическое имя. Милое и мрачное.
Он как раз задумался о сценическом имени, она с каждой секундой приближалась к идеалу.
– Ну валяй.
– Нихил Юнг.
– Нил Янг?
– Нет же, глупый! Нихил, на латыни. И Юнг. Карл Юнг? Ой, ладно, забудь. Это университетский юмор.
М-да.
– Ты толстый?
– Ага. Ужасно жирный.
Она рассмеялась:
– Скажи это своим дьявольским голосом.
– Да ну.
– Для меня, Карло. Давай, сделай решительный шаг. Напугай свой лишний вес.
– Марко. Люди услышат.
– Вот именно. В том-то все и дело! – Она стукнула по столу ладонью. – Пожертвуй собой ради меня.
– Я ЖИРНЫЙ!!! – проревел демон.
Они упали лицами в стол, хихикая, как близнецы-четырехлетки, плещущиеся в одной ванночке. Кое-кто обернулся на них. Марко махнул рукой. Он был абсолютно счастлив.
– Люди смотрят? – спросила она.
– Все как один.
– Поцелуй меня скорей. – Она потянулась пальцами по столу, нащупала его руку. – Пока все смотрят.
Он поспешно чмокнул ее.
– Восхитительно. – Она стиснула его пальцы. – Мне приснилось прошлой ночью… Слушай, слушай – это круто. Я сама терпеть не могу, когда рассказывают сны, но этот правда офигительный. Я была в поле. Летний день, ага? Ну, солнышко там. Птички поют – просто идеальный день. Поля золотятся, небо голубое. Высокие зеленые деревья. Маленькие пушистые белые облачка. Я знаю, о чем ты думаешь. Как я могу все это увидеть, да? Не знаю как! Просто вижу во сне! В общем, неважно. И потом случилось вот что. Люди в небе. Люди, висящие на тросах над полем. Как узор. Абсурд.
– The Rapture[261], – предположил он.
– Вряд ли, ты, чучело.
– Иди в жопу.
– Размечтался.
Он любовался ее лицом. Такое живое, радостное. Да, гримаса странная, отрешенная, но она же никогда не видела лица другого человека, чтобы знать, какое выражение считается «правильным». Розовые губы блестели, и он прям до жути хотел бы посмотреть ей в глаза, даже если она его не видит.
– Вот почему мне это приснилось, Карло?
– Марко. Не знаю. – Он наклонился и понюхал ее руку.
– Перестань обнюхивать меня, извращенец! – возмутилась она. Но руки не убрала.
Он поцеловал каждую фалангу ее пальцев.
– О боже, – выдохнула она.
– Я не умею объяснять, – сказал он. – Объясни ты.
– Я тоже. Но я бы что угодно отдала, чтобы хоть на минуту залезть в твою голову. И все бы отдала, чтобы понять – то, что я увидела, это правда или нет.
– Типа, как ты думаешь, что оно синее, а оно на самом деле красное.
– Или другого цвета, которого ты никогда не видел.
– Или которого вообще не существует.
– Синий, эй! Синий – это цвет ветра, колышащего цветы. Правильно?
– Абсолютно.
И опять поцеловал ей руку.
– Ты от меня без ума, да?
– Точняк.
Он встал. И, уходя, они держались за руки и смеялись без остановки.
Они угнали машину Пато и не вернулись.
* * *
Младший Ангел сначала не разобрал, что перед ним, но постепенно масштаб чуда начал проникать в сознание. Наверное, его сбили с толку цвета, поскольку Кеке строил, не обращая внимания на точность расцветки. Просто огромная радуга.
– Это Кеке сделал, – сообщил Кеке.
Младший Ангел держал его за руку, с трудом переводя дыхание.
– Ты долго это делал, Кеке?
– Пару лет. Ага. Пару.
Пластмассовая радуга обретала форму.
В сарае стоял рабочий стол. Позади него – свободное пространство, где раньше хранились тачки, грабли и прочий инвентарь, даже целый автомобиль, но Старший Ангел, пока еще мог ходить, вместе с Кеке расчистил его. Ангел вырезал картинки из газет и журналов, а на стене прикрепил карту города.
– Разбираешься? – спросил Кеке.
Пачки записок и рисунков громоздились на столе. Отдельные листы раскрашены цветными карандашами.
– Чертежи Кеке, – сказал Кеке.
Грандиозно. Направо вдаль уходил бесконечный мост Коронадо. Вокруг его ближайшей опоры Кеке педантично, в мельчайших подробностях, выстроил макет Сан-Диего. Он соорудил из кубиков «Лего» небоскребы, отели, даже причал с моделью «Звезды Индии», пришвартованной у пирса. Крошечные улицы и авеню. Некоторые приблизительно – наброски кварталов. Некоторые – очень детально. Бродвей получился как настоящий. Старое здание «Вулворта» было ровно таким, каким Ангел его помнил. На берегу сухого русла реки, нынешней магистрали I-5, стояла маленькая проволочная модель Эйфелевой башни. Сначала Младший Ангел не сообразил, в чем дело, пока не заметил прикрепленные Кеке бумажные буквы: KSON. И рассмеялся. Ну да – это радиобашня, транслирующая музыку кантри. К югу от большого моста. И моментально вспомнил – он ведь тоже в детстве думал, что это Эйфелева башня.