– Sabes[201], Carnal, после того как он бросил нас и уехал в Тихуану… мы поехали за ним. А потом Ангел нашел нас. Представляешь? Проделал на автобусе весь путь и отыскал нас. Мы жили в холмах. В Колония Обрера. Жуть вообще. Тамошние пацаны били меня. Ангел отколошматил их железной трубой.
Младший Ангел ничего этого не знал.
– Мы с ним бродили по Тихуане в поисках еды, побирались. Маме нечем было нас кормить. Знаешь, какая там стояла жара? Мэри Лу плакала целые дни напролет.
Младшему Ангелу внезапно стало стыдно за свои спагетти.
– Мы не воровали, – продолжал Пато. – Мама никогда не простила бы даже мелкой кражи. Собирали одуванчики. Ел их когда-нибудь?
Младший Ангел покачал головой.
– Набивали одуванчиками карманы, совали их за пазуху. Пушок есть нельзя. Но сами растения и цветки можно сварить. Или пожарить. Если есть жир. Мама иногда жарила.
Младший Ангел смотрел прямо в лицо брату.
– Ангел приехал в Тихуану, когда я был мальчишкой. Лет двенадцать, наверное, мне было. Он уже тогда хотел жениться на Перле. Он знал, где мой отец… наш отец, perdon. В доме у бабушки. Он ходил туда каждую неделю.
– Я знаю.
– Она первая переехала в Тихуану.
– Да.
– Ей нравилось «Шоу Перри Комо».
Короткий смешок.
– Но пришлось жить у границы, вот так. Только по телику смотреть, издалека любоваться.
– Ага, и еще шоу Лоренса Велка[202].
– Ну вот, Ангел мне и рассказал. Что отец у нее. И я побежал. Через весь город. – Сезар печально улыбнулся, глядя сквозь ветровое стекло и покачивая головой, словно где-то там на экране открытого кинотеатра демонстрировали душещипательный фильм. – Бежал всю дорогу до бабушкиного дома. Нелегко было. Дом-то стоял наверху.
– Я знаю.
– И ботинки у меня были тяжелые. Все ноги стер, но все равно бежал. И ворвался туда – даже не постучал. Просто вошел, а он там. Сидит в гостиной, в кресле, смотрит телевизор. Курит.
– «Пэлл-Мэлл».
– В клубах дыма вокруг головы он казался великаном. На меня не смотрел. А я сел и уставился на него. Я не знал, чего жду. Ничего и не произошло. Волосы у него были седые. И на вид ему было лет сто. Смотрел по телевизору какое-то кино. И в конце концов обернулся и глянул на меня.
– Он что-нибудь сказал?
Сезар весело фыркнул.
– Спросил: «Ты кто такой?» Как-то так. «Ты кто такой?» Ну, я ему сказал. А он: «Мне казалось, ты должен быть побольше». А потом вышел из комнаты. – Сезар открыл дверцу, выставил одну ногу наружу, но, помедлив, сел обратно. – Почему он так?
– Не знаю.
Сезар качнул головой.
– Мне это не понравилось, – сказал он, вылез из машины и хлопнул дверцей.
* * *
09:45
Домой они возвращались молча. Торты, которые они выбрали, украсят к одиннадцати. Пато настоял, что он заплатит.
Собирающиеся vatos y rucas[203] переместились на задний двор. Стариков все еще было гораздо больше, потому что старые мексиканцы поднимаются до рассвета и успевают поработать, прежде чем их детки, все как один «Нетфликс»-фанаты, и внуки-игроманы разлепят глаза. Младший Ангел в жизни не видел ни одного мексиканца, дремлющего под кактусом, как изображают дурацкие картинки на киосках с такос.
Ла Глориоза и Лупита исполняли роль сержантов при Перле, раздавая подзатыльники и двигая столы. Дядя Джимбо курил сигару, рассевшись у кадок с геранью. На нем была соломенная шляпа и шорты, из которых торчали длинные красные ноги. Джимбо кивнул, они кивнули в ответ, он пыхнул сигарой и встряхнул стакан с диетической колой, звякнув кубиками льда.
– Мне нужен ром! – потребовал он. – И чтоб до хрена вишенок.
К кармашку гуаяберы приколот флажок Конфедерации, чтобы сразу стало понятно – он не намерен обсуждать это дерьмо про расовую толерантность.
Ла Глориоза явилась в полной утренней красе, подсвеченные утренним солнцем волосы сияли серебристым ореолом. Пато, увидев ее, зарделся. Как, впрочем, и Младший Ангел. Вид двух мужиков, застывших, точно жалкие псы, выпрашивающие подачку, ее разозлил, и Глориоза, решительно отвернувшись, резкими встряхивающими движениями расстелила пластиковую скатерть. Каждая рельефная мышца на ее руках – упрек их собственной слабости. Идите в спортзал, cabrones, подумала она. Дряблые плюгавые мужчинки. Младший Ангел бросился к своей коробке с кофе и подбодрил себя дозой «колумбии». Сезар исчез в ванной, заперев дверь.
Младший Ангел, незаметно оказавшись позади Глориозы, потянул носом воздух.
– Не дури, – сердито бросила она, но непонятно, к нему она обращалась или к замурзанному пацаненку, который ковылял в заднюю комнату, где резались в «Братьев Марио».
Со звоном и грохотом по коридору катил Старший Ангел. И гудел в свой клаксон.
– Хочу на улицу! – объявил он.
Свистать всех наверх. Они выволокли кресло через раздвижные двери в патио.
– Чую запах кофе, – сказал Старший Ангел.
Младший протянул ему свою чашку.
– Растворимый?
– Нет. Высший сорт.
Старший Ангел сунул кружку обратно:
– Фу. Принесите растворимый. И добавьте-ка туда молока.
Собачонки чивини, завидев его, запрыгали вокруг кресла, едва не приплясывая.
– Для своих собак, – провозгласил Ангел, – я – легенда.
10:15
Коржик подкатился к Младшему Ангелу:
– Tio, ты крут.
– Спасибо.
– Не, это я спрашиваю. Ты крут?
– А! Ну да. Конечно.
– Тогда хард-рок или чик-рок?
– Чик-рок?
– Дебильные стриженые чуваки. Альт-рок. Мормоны такие.
Мне нравится этот мальчишка, подумал Младший Ангел.
– А, понял. Хард-рок. Амфетамин.
Юнец глубокомысленно покивал.
Конкретный базар, чё. Младший Ангел был в восторге. Для чего еще нужен дядюшка? Tio-металлист, для которого этот гормональный визг – серьезное дело.
– В натуре, – запустил он свой внутренний рок-файл. – Бог ненавидит всех нас. – Он знал, как ловить на живца подростков.
– Правда, Tio?
– Царствие во крови[204].
– Твою ж мать, Tio! – взревел Коржик. – SLAYER!
И каждый торжествующе вскинул к солнцу «козу».
* * *