Темнота в солнечный день - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушковский cтр.№ 65

Митя поднял голову и взглянул на участкового, сидевшего с хмурым, напряженным лицом.

– А точно условным обойдется?

– Слово офицера, – сказал Карпухин. – А я им не разбрасываюсь. Будь вместо тебя кто-то другой из вашей кодлы, я бы, честно признаюсь, не стал бы благотворительность разводить. А тебя вытащу. Не ради тебя, дурака, а ради того человека, которым ты можешь стать, если вовремя за ум возьмешься. Ну? Думай быстренько.

– Ну, если уж слово офицера… – сказал Митя. – Рискну поверить.

– Вот и порядок, – облегченно вздохнул Карпухин и неторопливо встал. – Пошли?

Он вышел в большую комнату первым. Троица мусоров уже успела там удобно разместиться: майор сидел в единственном стареньком кресле у столь же старенького столика, выложив на него рыжую папку из кожзаменителя и авторучку, двое разместились на диване, где прежде спал брательник. При их появлении, видно было, оживились.

– Вот, товарищ майор, – сказал Карпухин. – Гражданин Нестеров хочет сделать добровольную выдачу…

– Есть мозги у гражданина Нестерова, – кивнул мэнор. – Ну, делайте тогда.

Распахнув шкаф, почти пустой – брательник, понятно, увез в Шантарск все свои пожитки, Митя нагнулся, достал из-под старого ватника наган и, держа за ствол, рукояткой вперед протянул майору. Старенький был наган, вытершийся добела, деревянные щечки рукоятки изрядно выщерблены.

Майор сцапал револьвер, как собака кость, честное слово. Привычно, сразу видно, взвесил на ладони. Лицом он, как и положено опытному мусору, тем более из уголовки, владел отлично, но Митя все же отметил промелькнувшее удивление. И прекрасно знал, чем оно вызвано: наган был гораздо тяжелее обычного. Ничего удивительного для того, кто знал, в чем фокус: неведомый умелец, хорошо с этим наганом поработавший, отсоединил боковинку справа и залил внутрь, где раньше пребывали пружины (какие именно, Митя, в оружии не разбиравшийся, понятия не имел, знал только, что из-за них взводился курок и вертелся барабан), расплавленного свинца.

Майор попробовал провернуть барабан. Барабан не провернулся. Это было технически невозможно; в ствол был забит металлический штырь, проходивший через верхнее гнездо барабана и упиравшийся в то отверстие, через которое бил по капсюлю ударник.

Направив наган дулом вниз, майор попробовал взвести курок. Не получилось. Нажал большим пальцем сильнее – без толку. С чего бы курку взводиться, если ударник был аккуратно спилен и курок намертво приварен. Ну и для пущего изящества в стволе внизу были просверлены две дырки диаметром с полсантиметра каждая, сквозь которые можно было разглядеть тот самый металлический штырь.

Одним словом, привести наган в состояние, когда из него можно было бы стрелять, удалось бы только волшебством, а человеческие руки тут бессильны. Оружие из этого нагана, как из скрипки самогонный аппарат.

Майор вертел наган долго, рассматривал и так и сяк, в конце концов, посмотрев на просвет, обнаружил наконец между передней частью барабана и задней частью ствола штырь, и, надо полагать, в совершенстве изучил конструкцию того хлама, в который боевое оружие превратилось, – ну, разве что свинца не видел.

Упер в Митю прямо-таки бешеный взгляд:

– А где другой?

– Какой – другой? – Митя уже привычно пожал плечами. – Не было никакого другого, только этот. Таким и купил.

– Зачем? – как-то простецки спросил майор.

Митя пожал плечами:

– Перед парнями пофорсить захотелось. Я его положил во внутренний карман пиджака, показывал только ручку с курком, а в руки никому не давал. Раз только вынимал, в лесу, темно было, никто ничего и не понял. А в руки опять-таки не давал. Все торчали. А что тут запрещенного? Мне сказали, если его нельзя опять в боевое состояние привести, ничего тут нет уголовного. Кусок железа, и всё…

– А патроны? – спросил Карпухин. – Два патрона ведь было.

– Да наврал я про патроны, – сказал Митя. – Сказал, что есть, что два, что дома лежат… А чтобы усугубить, всех расспрашивал, не могут ли патроны для нагана достать. Чтобы хватило на полный барабан. Поехать в лесок за городом и пострелять… Ну, разыграл я всех. Это за то, что меня с месяц назад крупно разыграли. Что я такого нарушил? Это ж железяка никчемная, ею только по лбу бить…

Он стоял чуть в стороне, так что отлично видел, как скрестились взгляды майора и Карпухина. У майора взгляд был свирепый, у Карпухина – чуточку виноватый. Вот так, подумал Митя, старательно сохраняя на лице этакую смесь наивности с удивлением и изо всех сил стараясь не расхохотаться.

Майор со стуком положил наган – точнее, припечатал так, словно хотел проломить им столешницу. Уставился на Митю так, словно хотел вывести его во двор, прислонить к ближайшей стене и пустить пулю в лоб.

– Издеваешься?

– Да ничего я не издеваюсь. – Митя пожал плечами. – Ну, купил, ну, разыграл ребят… Что я нарушил-то?

– Ну погоди… – довольно зловеще процедил сквозь зубы майор. – Ты что же, думаешь, мы встали, сделали тебе ручкой и уехали? Ордер – вот он. Обыск будет по всей форме. И если что-то найдем…

– Ищите, – пожал плечами Митя. – Все равно ничего запрещенного нет. Вы мне только потом справочку напишите, а то на работе уже потеряли, матерят, наверно…

Майор явно был не из тех, кто сдается быстро. Он послал своих орлов и Карпухина найти понятых. Те в конце концов привели двух пенсионеров, Михалыча с Митиного подъезда, и Екатерину Федоровну из соседнего. Оба всю жизнь проработали в стройуправлении, Митю знали с пеленок. Федоровна его немного недолюбливала, Аллах ее ведает за что, Митя ей ничем не насолил. А Михалыч, наоборот, относился со всей симпатией. Старикан был крепко пьющий, а у Мити всегда мог разжиться и рублишком на пиво, и стаканом. Ну, и держались соответственно: во время обыска вредная Федоровна порой бросала на Митю взгляды, которые невозможно было перевести иначе как «Достукался, лоботряс!». Михалыч, наоборот (явно успев клюкнуть малость с утра), периодически, хоть и не очень часто, возглашал:

– Митька – нормальный парень! Что привязались?

Мусора косились на него раздраженно, но продолжали нелегкий труд на благо социалистической законности – поздно понятого менять, коли уж он в протокол вписан. И словесно надергивали: Михалыч с его седой шевелюрой выглядел вполне даже авантажно и на бича не походил ничуточки – с орденскими планками в четыре ряда (половина – военные, половина – трудовые). А одна регалия, конкретно, медаль за освоение целинных и залежных земель у него постоянно висела на лацкане. Мусорам невдомек, но Митя-то отлично знал, отчего Михалыч держит напоказ именно эту, далеко не самую авторитетную свою награду. Память о лихой молодости. Как-то у Мити поспела брага, одному пить было скучно, а тут и Михалыч заглянул. Хорошо посидели. И молвил Михалыч, мечтательно таращась в потолок:

– Эх, Митька, я на целине столько девок с бабами передрал, как никогда больше в жизни. Вот это был малинник… Ты таких и не видел. Общаги ваши – тьфу…