Он перелистал собранные бумаги и вытащил последний по времени рисунок Николь – финальный, поправил он себя.
– Она рисовала, мы разговаривали, выстроенные ею защитные барьеры начали давать трещину, она раскрывалась. Ни слова, пока, но мы дошли бы до этого. Если бы нам дали немного больше времени. – Протягивая ей рисунок, он сумел, как и задумывалось, произнести последние слова с обвиняющей интонацией.
Ванья проигнорировала обвинение и взяла рисунок. Она узнала комнату по фотографиям с места преступления. Примыкающая к кухне комната в доме Карлстенов. Двое детей вместе смотрят телевизор.
– Что на нем изображено?
– Она вместе с кузеном смотрит телевизор непосредственно перед убийствами.
Ванья подняла на Себастиана вопросительный взгляд.
– Разве ты не говорил, что она рисует только то, что происходило после убийств?
– Нет, я говорил, что она рисует то, что связано с убийствами.
– Тогда почему она нарисовала это? – Ванья кивнула на лист, который держала в руке. – Здесь все выглядит, как обычно.
Себастиан вздохнул. Получилось не так, как он задумывал. Он показал ей рисунок, чтобы она поняла, что он продолжал работать. Что, несмотря на переезд Марии и Николь к нему, он помогал девочке справиться с пережитым, и что Ванья своими действиями прервала важную работу. Он хотел надавить на нее и в дальнейшем заставить ее признать, что она ошиблась, а он прав. Вместе с тем, ему было трудно не испытывать удовлетворения, возможно, даже радости по поводу того, что она осталась и так освоилась.
В его доме. Его дочь.
– Не знаю, – ответил он, рассердившись и на Ванью, и на самого себя. – Она каким-то образом привязала это к кошмару.
Ванья снова присмотрелась к рисунку.
– У Франка Хедена был синий «Форд», пикап какой-то модели, а у Карлстенов был белый гибридный автомобиль.
– Вот как? – произнес Себастиан, совершенно не понимая внезапно возникшего у Ваньи интереса к автомобилям.
– А на рисунке красная машина. За окном.
Себастиан тотчас среагировал, подошел, забрал у Ваньи рисунок и всмотрелся в него. Она права. За четырехугольным окном с раздвинутыми белыми занавесками четко видна красная машина. Как он мог ее упустить?
– Если все, что она рисует, связано с убийствами… Может, Франк приезжал на другой машине? – продолжала думать вслух Ванья. – Или он был не один?
Себастиан почти не слышал ее. Как и на всем остальном, что рисовала Николь, на машине за окном присутствовали детали. Сине-белый герб на заднем стекле.
Он уставился на рисунок так, словно надеялся, что тот сможет дать ответы на все мировые вопросы, но мысли крутились и подсказывали ему, что он уже знает ответ на самый важный.
Он увидел перед собой Николь.
Какой испуганной и несчастной она выглядела, когда переходила улицу. Ее отчаяние. Но не из-за того, что она покидала, как он теперь понимал, а из-за того, к чему ее заставляли идти.
Из-за машины.
Красной машины.
Теперь их опять было двое.
Она опять стала двумя.
Внешней и внутренней.
Внешне она сидела совершенно неподвижно.
Ничего другого ей не оставалось. Рядом сидела мама. В точности, как Фред сидел рядом с ней, когда она впервые увидела эту красную машину.
Теперь Фред мертв.
Тогда она смогла спрятаться, а теперь ей никак. Мама обвила ее рукой и разговаривала с женщиной, сидящей за рулем. Она продолжала фиксировать мир за пределами машины. Он не принадлежал ей. Она больше не являлась его частью. А могла бы стать ею, уже была на пути туда, но потом они оказались здесь.
В этой машине.
Поэтому она отступила назад.
Внутренне она тоже была неподвижна.
Вернулась к месту, которое не являлось местом или комнатой. Но она опять здесь, и вокруг по-прежнему пусто.
Пусто и тихо.
Себастиан разговаривал с ней. Его слова сделали стены, не являвшиеся стенами, тоньше. Это началось в пещере. Тоненькая ниточка мольбы положиться на него нашла путь в узкое холодное пространство, и она ухватилась за нее. И не пожалела.
Ощущение надежности распространялось. Медленно, но верно.
На краткое мгновение, временами, когда Себастиан разговаривал с ней, когда она была вместе с ним, ей казалось, что она, пожалуй, сможет чувствовать себя надежно и за пределами стен.
Возможно, ужас не обязательно вернется, если она вырастет и покинет свое место.
Возможно, она даже сумеет заговорить, и ничего не произойдет.
Но так было тогда.
Внешне она сидела неподвижно, глядя в окно машины, как любая десятилетняя девочка, через грудь перекинут пристяжной ремень, на плечах мамина рука, переговаривающиеся голоса взрослых и музыка из автомобильного радио.
Внешне она не имела ни малейшего шанса защитить себя внутри.
Но этого и не требовалось.
Красная машина отбросила ее назад.
Хлопки, крики и страх.
Ее собственный и других.
Внутренне она опять становилась меньше и меньше, а стены вокруг нее сжимались сильнее, чем когда-либо.
Ванья и Себастиан мчались вниз по лестнице. Ванья только что позвонила Торкелю и рассказала о рисунке Николь и внезапно возникшем подозрении относительно Пийи.
Ответ Торкеля ее ничуть не успокоил.
Когда она позвонили, он как раз закончил разговор с Адрианом Коулом из «FilboCorps». Сидя над окончательным вариантом отчета, Торкель споткнулся об одну деталь, касавшуюся мотива Франка. Речь шла о покупке земли у Стефана Андрена. Не тот факт, что он ее совершил, нет, экономический мотив очевиден, смутила Торкеля дата. Покупка состоялась значительно раньше того времени, когда стало официально известно о планах строительства шахты. На целых девять месяцев. Тем не менее, Франк решился набрать ссуд выше ушей. Рассказ Адриана Коула, в сочетании с сообщением Ваньи секундами позже, расставил все по своим местам.
По словам Коула, единственным человеком, знавшим о планах его фирмы до подачи официального ходатайства, была председатель правления муниципалитета Пийя Флудин. И она же только что увезла их единственного свидетеля. Франк, возможно, все-таки действовал не в одиночку.
Ванье удалось припарковаться чуть подальше, на Стургатан, и на то, чтобы добежать туда, потребовалось некоторое время.
– Торкель позвонит в центральную диспетчерскую и попросит их оказать нам полное содействие, – сообщила Ванья Себастиану, запрыгивая в машину на водительское место.
– Отлично, – ответил Себастиан, усаживаясь рядом. – Нам потребуется вся возможная помощь. – Он уже тяжело дышал. Выглядел загнанным.