– Это Себастиан, но он с нами не поедет, – ответила Мария, и в ее голосе безошибочно угадывался холод.
– Нет?
– Нет. Так что можем ехать.
– Моя машина там, – сказала Пийя, указывая чуть дальше вдоль улицы.
– Мария… – начал мужчина у дверей, не приближаясь к ним.
– Я потом пришлю кого-нибудь забрать оставшиеся вещи, – проговорила Мария так, что Пийя убедилась в том, что речь идет о чем-то большем, чем просто поездка в Турсбю.
– Можно мне хотя бы попробовать объяснить? Ты намерена выслушать только Ванью и считать, что все, что она говорит, правда?
– Да, – ответила Мария и, взяв Николь за руку, направилась вместе с Пийей к машине.
Себастиану оставалось только смотреть, как они уходят. Бежать следом, пытаться заставить Марию остановиться и выслушать его не имело смысла, и кроме того, ему не хотелось устраивать сцену в присутствии Николь. Последнее, что ей сейчас надо, это видеть, как ссорятся единственные два человека, которым она доверяет.
– Подумай о Николь! – все-таки прокричал он в последней отчаянной попытке заставить их остаться или позволить ему поехать с ними.
Мария не отвечала, просто продолжала идти.
Покидать его.
– Она стоит на той стороне, было трудно найти место для парковки, – объяснила Пийя, указывая на красную машину «Вольво» на противоположной стороне улицы.
Себастиан не двигался с места. Каждый шаг, на который они удалялись, физически ощущался в теле. Когда они собирались переходить улицу, Николь обернулась к нему. Ее взгляд, как всегда, было трудно истолковать, но Себастиану показалось, что он видит в ее глазах горе и отчаяние. Это ощущение еще усилилось, когда она медленно протянула в его сторону руку, которую не держала мама. У взрослого человека жест показался бы преувеличенно театральным, но когда Николь повернулась к нему и попыталась преодолеть маленькой вытянутой ручкой быстро увеличивающееся расстояние, это было просто душераздирающим. Себастиану пришлось проглотить ком в горле.
Мария слегка потянула дочь, и они стали переходить улицу, Николь по-прежнему с повернутым к Себастиану лицом, и чем дальше она уходила, тем более умоляющим и отчаянным казался ее взгляд. Себастиану пришлось на мгновение отвернуться.
Когда он вновь повернулся к улице, все трое уже сидели в красной машине, Пийя завела ее и выехала с парковки. Мария сидела на заднем сиденье возле окна, и он видел лишь ее профиль над маленькой наклейкой с сине-белым гербом муниципалитета Турсбю. Николь сидела дальше Марии, и ее он вообще не видел.
Она исчезла. Они исчезли.
Он потерял их.
И причина находилась у него в квартире.
Себастиан вошел в прихожую и стянул ботинки. Заметив уголком глаза какое-то движение, он поднял взгляд. Из кухни вышла Ванья и прислонилась к стене со скрещенными на груди руками, словно думала, что ей потребуется щит против его гнева.
Себастиан лишь мрачно посмотрел на нее.
Мрачно и холодно. Надеясь, что его взгляд скажет все.
Потом он просто прошел мимо нее в маленький коридорчик и дальше в гостиную. Остановился сразу за дверью. В течение многих лет это была всего лишь комната. Которая случайно оказалась в квартире, где он жил, но которой он не пользовался и никаких чувств к ней не питал. Самое яркое воспоминание было, по иронии судьбы, пожалуй, связано с Ваньей, когда он утешал ее и пытался ближе привязать ее к себе в связи с возбуждением дела против Вальдемара.
Теперь он знал, для чего ему эта большая комната.
Как ее следует использовать. Ее и остальную часть квартиры.
Ему дали почувствовать, какой могла бы быть его жизнь.
Ком переместился из горла ниже и застрял в диафрагме. Мария и Николь прожили у него не особенно долго, но достаточно для появления гложущего, ноющего ощущения. Так хорошо знакомого – с ним он жил очень долго. Именно здесь угнездилась тоска, когда вошла в его душу.
Он глубоко вдохнул, прошел в комнату, к журнальному столику возле дивана. Фломастеры, мелки, бумага, стакан с темными остатками какао на донышке и тарелка с краешками бутерброда. Во время его отсутствия Николь, видимо, ела перед телевизором. Он начал собирать разбросанные предметы. Многих людей тоска парализует, но не его. Ему всегда удавалось находить энергию и быстро убирать физические следы людей, которых он терял. После Таиланда он незамедлительно продал квартиру в Кельне, выбросил или раздал мебель, детали интерьера и одежду, сохранив лишь несколько отдельных предметов. За несколько недель он покончил с их общей жизнью в Германии и снова вернулся в Швецию.
Другое дело, что потом, разобравшись со всеми практическими делами, он полностью лишился способности двигаться дальше.
Он скорее почувствовал, чем увидел, что появилась Ванья и остановилась в дверях.
– Мне жаль, что я тебя рассердила, но ты ведь знаешь, что я права, – мягко проговорила она.
Себастиан не ответил.
– Это было, черт знает что, ты сам знаешь, – продолжила она тем же утешающим тоном, напомнившим Себастиану о том, как разговаривают с маленькими детьми, когда умирают их домашние животные, и им пытаются объяснить, что тем гораздо лучше там, где они теперь находятся. – Приди в себя, ты же профессиональный психолог, кто, как не ты, должен понимать, каким это было безумием.
Себастиан продолжал спокойно и методично собирать фломастеры и молча укладывать их обратно в коробку, раскладывая по цветам – от темного к светлому.
– Демонстративное молчание. Очень по-взрослому.
Угловым зрением он видел, что Ванья зашла в комнату и уселась в одно из кресел. Ему хотелось накричать на нее, выставить из квартиры – если понадобится, силой, но приходилось сдерживаться. Нельзя допустить, чтобы это навсегда разрушило их медленно крепнувшую дружбу. Соверши любая другая женщина то, что совершила Ванья, ее ноги никогда бы больше не было в его квартире, но, несмотря на злость и разочарование, которые он сейчас испытывал, невозможно было отрицать, что какая-то малюсенькая частица в нем ценила то, что она не сдается, и радовалась тому, что она подогнула под себя ноги, сидит, откинувшись на спинку его кресла, и просто выжидает, пока он успокоится. Она не отступает в бою, его дочь.
Он выпрямился и впервые с тех пор, как она вошла в гостиную, посмотрел на нее.
– Ты не имела права вмешиваться в мою жизнь.
– Я в нее и не вмешивалась. Я вмешалась в жизнь Марии и Николь, – с необычным спокойствием ответила Ванья. – Я рассматривала это не как право, а как обязанность.
– Я знаю, ты думаешь, что я просто… – Он не закончил предложения, а лишь покачал головой. Ему не хотелось вновь вступать на этот путь. Говорить о семье, замене, о Лили и Сабине. Во всяком случае, сейчас. – Но я выполнял свою работу, я ей действительно помогал.