Соловушка НКВД - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мишаткин cтр.№ 84

Сталин слушал и хмурил лоб. После обвинения в мужеложстве, перебил:

— Достаточно. Вернемся к Бухарину. Приобщите его письма ко мне к делу заключенного 152, под таким номером он содержится за решеткой. Противно не только читать, но и держать в руках послания предателя. Если продолжит еще строчить, не передавайте.

Домой Вышинский вернулся за полночь. Чтобы не будить семью, разулся в прихожей, в носках прошел в кабинет и стал знакомиться с письмами, которые, казалось, хранили специфический запах тюрьмы. Начал с первого, которое Бухарин написал в начале следствия.

Коба! Я после разговора по телефону ушел со службы в состоянии отчаяния… Не потому, что ты пугал — тебе меня не запугать, а потому, что те обвинения, которые мне бросил, указывают на существование гнусной, дьявольской и низкой провокации, которую ведешь, на которой строишь свою политику, которая до добра не доведет. Ты уничтожил меня физически так же успешно, как уничтожил политически. Считаю твои обвинения чудовищной, безумной клеветой, дикой, неумной. Боже, что за адово сумасшествие происходит сейчас! И ты вместо объяснения истекаешь злобой против человека, который исполнен одной мыслью чем-нибудь помочь тащить со всеми телегу, но не превращаться в подхалима, которых много и которые нас губят…

Судя по письмам, задолго до ареста Бухарин понял свою обреченность, что Сталин непременно расправится за критику в свой адрес с серьезным конкурентом на главное место в правительстве, партии.

«Посмел обратиться к вождю запанибратски на «ты», но тот не поверил ни единому слову, — пришел к выводу Вышинский. — Сталин довольно точно назвал его хитрой лисой, которая крутит хвостом, при первом удобном случае больно кусает. Другое дело Ягода, этот всячески желает заработать привилегии, надеется, что за оказанную следствию помощь исключим ему часть обвинений. С подобным надо держать ухо востро, судя по всему, играет роль заблудшей овечки, ведет игру».

Вышинский гордился успешно проведенными под его руководством политическими процессами, имевшими широкий резонанс, которые завершились оглушительными победами. Исполняя приказы вождя, шел на явные нарушения законов, оправдывался, что многие устарели, требовал их отмены или исправления, верил, что новый процесс станет важной вехой в его карьере.

Впился взглядом в следующее письмо, стал выискивать между строк скрытый смысл. Попытался угадать, что могло заинтересовать в нем Сталина, не порвавшего послание, не выбросившего его в мусорную корзину, и увидел на полях карандашные знаки. Напротив упоминания Бухариным французской революции, истребления якобинцев стоял большой восклицательный знак — видимо, вождю понравился намек, ассоциация двух революций — в прошлом в Европе и ныне в СССР, когда пришлось убирать старых революционеров, которые не приняли линию новой власти. В другом письме Сталин подчеркнул признание Бухарина в любви к Кобе.

Могу с гордостью сказать, что все последние годы со всей страстью и убежденностью защищал линию партии, руководство ею Сталиным.

Коба! Не могу не написать тебе, ибо и теперь ощущаю как близкого. Стал питать к тебе такое чувство, как к Ильичу, родственной близости, громадной любви, безграничного доверия как к человеку, которому можно сказать все и все написать.

До чего же ужасно, противоречиво мое здесь положение, ведь любого тюремного надзирателя-чекиста считаю своим, а он смотрит на меня, как на преступника… Мелькает мечта: а почему не могут посадить под Москвой в избушке, дать другой паспорт, двух чекистов, позволить жить с семьей, работать на общую пользу над книгами, переводами под псевдонимом?..

В Наркомате юстиции знали Андрея (в метрике Анджей) Януарьевича всегда строгим и несколько удивились бы, увидев, что губы начальника собрались в улыбку. Причина была проста, Вышинский вспомнил знакомство в 1905 г. в камере Баиловской тюрьмы Баку с мрачным, неразговорчивым грузином с высохшей рукой, по тюремным документам Гайозом Нижарадзе, представившимся Кобой родом из Гори. Часами, поджав под себя ноги, с перекинутым через плечо башлыком, сидел на нарах.

Не сразу Коба сошелся с молодым поляком, меньшевиком, ожидающим суд за участие в забастовке, щедро делившимся продуктовыми посылками, получаемыми с воли от жены Капочки. От скуки стал брать у него уроки эсперанто, но терпения хватило ненадолго. Чтобы поторопить медленно тянущееся время, вступал в споры с эсерами, как должное воспринял почтение к себе уголовников. Спустя почти четверть века два сокамерника встретились, Коба не забыл Вышинского, порекомендовал на службу в советскую юстицию, стал оказывать содействие.

Вышинский перечитал строки Бухарина о желании под новой фамилией, в окружении семьи жить в избушке и сочинять книги, делать переводы.

«Не зная, что умен, посчитал бы за круглого дурака, выжившего из ума. Ишь чего захотел — прожить отведенный судьбой век под столицей с любимыми дитем и женой, заниматься бумагомаранием. Прожектер, витает в облаках. Не осознал, что попал в переплет, в глухой тупик, откуда нет выхода, остается сдаться или разбить себе лоб об стену. Сталин, как всегда, дальновиден, знал, что оставлять неглупого и посему опасного врага на свободе, значит, навредить своему авторитету, иначе Бухарин расшатает его трон, сгонит с него».

Вернулся к чтению.

Здесь я гибну. Режим очень строгий, нельзя громко разговаривать, играть в шашки, шахматы, выходить в коридор, кормить голубей в окошке, что позволяли в царских чертогах…

«О чем мечтает, когда камера глубоко под землей? Вспомнил, как до революции пользовался в тюрьме ежедневными прогулками, навещал в соседних камерах друзей, устраивал с ними шахматные турниры, писал на волю, получал ответные послания!».

Но зато полная выдержка, вежливость, корректность даже младших надзирателей. Кормят вполне хорошо, но камера тесна и круглые сутки горит свет. Натираю пол, чищу парашу, что приходилось делать до Октября, но сердце разрывается оттого, что это советская тюрьма. И горе и тоска мои безграничны…

Снова на ум пришла царская тюрьма, где так же занимался уборкой.

«Интересно, где сегодня встретил вежливых надзирателей? Нынешние не позволяют даже в мелочах нарушать распорядок. Напрасно прежде считал талантливым теоретиком и практиком революционного движения, историком партии, пропагандистом учения Энгельса, Маркса, крупным философом, блестящим полемистом, оратором. В личных письмах показал себя глупцом, надеющимся на несбыточное».

Позабавила в письме приписка:

Прошу кроме И. В. Сталина данное письмо не читать.

Увидел в верхнем левом углу резолюцию:

Вкруговую. И. Сталин

Внизу письма стояли мнения членов Политбюро:

По-моему, писал жулик. В. Молотов

Все жульничество: я не я и лошадь не моя.

В. К а г а н о в и ч, М. К а л и н и н

В следующем письме уже не было фамильярного обращения на «ты».

В галлюцинаторном состоянии говорил с Вами часами. Вы сидели на койке — рукой подать. К сожалению, это был бред. Хотел Вам сказать, что готов выполнить любое Ваше требование без всяких колебаний. Я написал уже (кроме научной книги) большой том стихов — апофеоз СССР ^[32]. Байрон говорил: «Чтобы сделаться поэтом надо или влюбиться, или жить в бедности». У меня есть и то и другое.