– Я скажу, – угрюмо протянул воевода, – что вы очень красноречивы, да не по годам.
– Поверьте, он не только красноречив, – Бергарский позволил себе невеселую усмешку, – этот юный наглец один раз умело способствовал моему поражению, а один раз и вовсе сумел разбить меня в битве. Мы стали союзниками совсем недавно и не по доброй воле, и ненависть друг к другу горела в наших сердцах гораздо дольше, чем приязнь, – но при любом отношении Аджей заслуживает уважения… Так что вы скажете, господин князь? Рискнете не на поле боя с клинком в руках, а на дипломатическом поприще, поставив гусиным пером лишь единственную подпись?
– Хм…
Несмотря на кажущуюся логичность доводов этих двоих, Григорий Романович все же колебался – и колебался очень сильно. И дело было не только в том, что князя принуждали взять на себя полномочия самого государя. Многоопытный воевода был далеко не уверен в том, что знаменитый полководец с железной волей будет предпочтительней для Ругии на республиканском троне, чем король-марионетка в руках многочисленных магнатов!
В любой другой ситуации Григорий Романович определенно отказался бы поддержать подобный ракош, даже на самых выгодных условиях и при самых сладких посулах со стороны просящих. Но заурцы… Султанат слишком явная и отчетливая угроза, гораздо более опасная, чем даже тот же Бергарский во главе враждебной Республики. И пока угроза завоевания мамлеками будет висеть над их головами, лехи действительно вряд ли рискнут нарушить союзнические обязательства.
Лицо князя стало суровым, а кулаки сжались. Он принимал решение – и явно для себя непростое. И никто в этот миг не смог бы сказать по виду обоих «королей», которые, к слову, все это время стояли навытяжку перед всего лишь воеводой, как сильно забились от волнения их сердца.
– Н-да, только такие самоуверенные авантюристы, как вы, решились бы не только поднять ракош, но и провозгласить себя королями перед лицом войска.
– Рискну предположить, – у Бергарского загорелись глаза, он уже понял, каким будет ответ, – что и вы из той же породы людей!
Григорию Романовичу осталось лишь с невеселой усмешкой утвердительно кивнуть.
Часть третья
Вечер потрясений
Глава 1
Багровое поле, южное гетманство
Король Аджей Корг
Тысячи людей орудуют мотыгами, заступами, лопатами, топорами, превращая широкое поле с небольшой возвышенностью чуть левее центра в непреодолимую преграду для врага. Рогорцы, руги, лехи… Все работают, как один, откинув в сторону старые обиды и разногласия, воплощая мою личную идею о тройственном союзе. Н-да… Будто ожили древние легенды о склабинском братстве, когда все три народа были еще единым целым и поддерживали друг друга в невзгодах… Впрочем, это лишь легенды из народного эпоса, и как знать, не простыми ли людьми они придуманы? Одно дело память крови и осознание собственного родства, и другое – политика. В смысле личные амбиции, жадность и гордость власть имущих от королей и базилевсов до племенных вождей и поселковых старост – всегда ведь найдутся те, кто завидует соседу и ударит в спину, коли в дом его придет несчастье… Но ведь, с другой стороны, если союз заключают честные и сильные духом люди, испытывающие друг к другу личную симпатию, – разве он не имеет шанса продержаться хоть сколько-то?!
Посмотрим… Прежде нам нужно выдержать натиск заурцев на этом самом поле, а уже после мыслить наперед, смотря в далекое будущее.
Багровое поле… Когда-то здесь в решающей битве сошлись тумены торхов и лехские рыцари, вдвое уступающие врагу числом. Одна из немногих страниц благородной истории лехского воинства, возможно, самая славная своей самоотверженностью.
Тогда на Багровом поле рыцари презрели смерть и смело ударили в самый центр войска противника. Закованные в броню всадники, твердо решившие умереть со славой, разметали легкую конницу врага и достигли порядков тяжелой кавалерии торхов. Гвардия хана, лучшие из лучших рубак, защищенные, как и их кони, пластинчатыми доспехами, они не уступали рыцарям в силе натиска и выучке. Но даже батыры торхов не смогли противостоять их мужеству и самоотверженности.
Чуда не случилось, окруженные со всех сторон превосходящими силами врага все рыцари пали. Но сражались они до последней капли крови, до последнего взмаха меча и перебили едва ли не две трети войска торхов, усеяв их трупами и обагрив кровью каждый клочок земли. С тех пор поле боя было прозвано в народе Багровым. Что же, быть может, в этот раз все сложится иначе, и мы войдем в историю славными победителями, а не самоотверженными мучениками? Очень на то надеюсь…
Встреча с женой и сыном была короткой – всего один день я провел с семьей, наслаждаясь каждым мгновением общения с любимыми людьми и про себя отсчитывая едва ли не каждую отпущенную минуту счастья. Но их было много, очень много этих минут… Не каждому дано понять, как сладостны короткие встречи с любимыми, когда после долгой разлуки слышишь их голоса, дышишь их запахом, ощущаешь их тепло… Крохотный Гори очень подрос за последние четыре месяца и стал похож уже на маленького Георгия. Сын вначале не узнал меня и даже громко зарыдал, как только я взял его на руки, но, съев из моих рук кусочек сушеной дыни, сменил гнев на милость. Остаток дня он уже старательно пытался произнести «папа» – и ведь получилось же! Правда, скорее «па… па», но, видя мою улыбку, счастливый малыш и сам начинал смешно повизгивать и премило улыбаться во весь трехзубый рот.
Энтара… Большинство наших встреч проходят так, будто мы только-только стали супругами и еще толком не успели надышаться друг другом, наговориться друг с другом, не смогли даже просто привыкнуть друг к другу. Каждый раз при виде любимой женщины у меня замирает сердце от ее пронзительной, такой волнующей и трепетной женской красоты. И мне остается лишь благодарить судьбу за то, что в тот счастливый день она послала мне навстречу понесшего скакуна с маленькой, издалека кажущейся ребенком наездницей.
Правда, в этот раз мы разделили супружеское ложе без столь желаемой мной близости: лукаво улыбаясь, Энтара взяла мою ладонь и приложила к заметно округлившемуся животу. Супруга вновь беременна и теперь надеется, что родится дочка… Так что засыпал я с трудом, волнующая близость любимой не давала мне толком расслабиться – тем более что весь вечер мы провели в объятиях друг друга, предаваясь страстным, нежным, таким сладким поцелуям. Но несмотря на здоровый мужской голод, я не мог, да и не пытался убрать с лица счастливую улыбку – у меня будет еще один ребенок! Так я и не уснул, всю ночь гладя супругу по животу, спине, бедрам, украдкой целуя ее, да периодически вставая укачать проснувшегося сына.
Да, встречи с любимыми всегда сладостны – а еще благодаря им я в очередной раз понимаю, за кого сражаюсь, за кого готов принять смерть, ради кого мы стоим здесь и спешно готовим укрепления, ожидая прихода вражеского войска. У воина должно быть что-то святое, что он ставит выше собственной жизни, что-то святое, за что он готов и умереть, лишь бы не пропустить врага. И я думаю, именно любовь имеет право именоваться святым в большей мере, чем что-либо иное.