Броня Балтики - читать онлайн книгу. Автор: Илья Дроканов cтр.№ 71

Владимир Константинович за время работы со Стрельцовым немало поездил по местам содержания военнопленных, где его первой задачей было выявление лиц, представляющих интерес для агентурной разведки Балтийского флота. Летняя и осенняя кампании 1914 года принесли неожиданный для командования противоборствующих сторон результат. Такого огромного количества военнопленных, которое появилось после первых же сражений, Европа, воевавшая столетиями, еще не видела. Счет велся на десятки и сотни тысяч человек. Отношение к людям во вражеской военной форме, вынужденным сдаться на милость победителя, не было враждебным ни в России, ни в других воюющих странах. Но у армейского командования и тыловых властей появилась тяжелая забота: требовалось создать охраняемые места, где можно было бы разместить и обеспечить необходимые жизненные потребности чужих солдат и офицеров на своей земле. Лишь с начала 1915-го в и последующие два года их эшелонами стали отправлять за Волгу и за Урал, размещая в городах и селах, названия которых приходили на память в связи со ссылкой дворян-декабристов, мятежных поляков и доморощенных революционеров. А в начале войны зоны размещения пленных немцев, австрийцев, мадьяр и чехов со словаками появлялись и в больших зданиях, например бывших казармах, в городах вроде Липецка или Пскова, и в крупных деревнях за Днепром или Западной Двиной. В сельской местности военнопленных устраивали в пустовавших помещичьих усадьбах, в деревянных строениях, построенных для нужд сельхозпроизводителей, а то и без лишних хлопот в больших крестьянских избах, хозяева которых уступали свои жилища, получая деньги за их сдачу внаем.

Лагерь, куда Стрельцов и Тихонов решили поместить «Ферзя», заметно отличался от других мест содержания военнопленных. Он возник на эстляндском побережье Балтийского моря неподалеку от города Нарвы осенью 1914 года, когда это место, находившееся рядом с границей Петербургской губернии, считалось глубоким тылом, куда никогда не придут войска противника. Ни железных, ни шоссейных дорог в ближайшей округе не было. Рядом с небольшой рыбацкой деревней местные власти обнесли дощатым забором ровное и просторное место, где построили шесть длинных бараков с нарами и печным отоплением. Рядом возвели кухню, бревенчатую русскую баню, вмещавшую полсотни человек одновременно, какое-то подобие офицерского собрания, где можно было написать письмо домой, имелась небольшая подборка книг и старых газет на немецком языке, а также трофейный аккордеон для музицирования. Прямо у ворот находился широкий пыльный плац, где совершались ежедневные построения, и двухэтажная постройка для администрации лагеря и солдат охраны. В момент строительства лагерь считался лучшим местом для содержания пленных, и командование Северо-Западного фронта решило использовать его для размещения офицеров германской и австро-венгерской армий. Проштрафившихся на каких-то неблаговидных поступках пленных не наказывали в лагере, а отправляли в другие места с более строгим содержанием или неблагоприятным климатом. Офицеров пугал холодный русский Север, и высылка туда считалась страшным наказанием, почти верной гибелью.

В соответствии с Женевской конвенцией о положении военнопленных, администрация не имела права заставлять офицеров, содержавшихся в лагере, выходить на принудительные работы. Более того, по желанию офицеров в их распоряжение могли быть предоставлены денщики из числа нижних чинов, этапированных из других мест. Офицеры, попавшие в Нарвский лагерь, не имели возможности чем-то занять себя, попросту мучились от безделья, поэтому упросили администрацию построить на территории столярный цех со станками для производства деревянной мебели. С тех пор желающие работали и самостоятельно делали столы, скамьи и простенькую мебель, которую продавали в соседних деревнях и даже в самой Нарве. На заработанные деньги офицеры могли купить продукты, табак, книги и теплую одежду. Приносить в лагерь спиртное категорически запрещалось. В светлое время дня у пленных имелась возможность ходить в ближайшую деревню и искать там себе какие-нибудь разовые работы по договоренности с местными жителями-эстляндцами.

Обстановка в лагере была спокойной, однако после выхода германских войск к Риге, администрация вполне справедливо поставила перед начальством вопрос об эвакуации лагеря в глубь российской территории, чтобы исключить возможность побегов. Решено было переждать холодную зиму, а летом следующего года передислоцировать лагерь дальше на Восток. Но весна 1916 года пришлась на время разработки операции «Ахиллес», когда разведчики-балтийцы совместно с офицерами военной контрразведки пришли к выводу, что лучшего места для организации побега разведчика «Ферзя» из России в Германию найти трудно. Поэтому Нарвский лагерь получил отсрочку от переезда до того момента, когда группа пленных офицеров вместе с «Ферзем» совершит побег. После этого события появится прямой резон закрыть «проштрафившийся» лагерь.

Время от времени пленные болели или получали травмы на работе и в быту. Их не лечили на месте, а отправляли для выздоровления в Псковские лазареты. На освободившиеся места присылали новичков. Таким же образом во второй половине августа в лагерь привезли «Ферзя», вполне уверенно чувствовавшего себя под чужим именем в обличье офицера германского флота. Моряков среди пленных, содержавшихся у берега Балтийского моря, прежде не было. Поэтому появление фон Цише произвело на скучавших в плену солагерников значительное впечатление. С первого же дня его пребывания вокруг него на скамейке в курилке днем или на нарах в бараке вечером рассаживались армейские немецкие офицеры, которые просили рассказать что-нибудь о флотской службе или об океанских походах. Лейтенант фон Цише охотно общался с ними, тем более что рассказать ему было что: ведь «Ферзь» изрядное время провел в дальних морских походах. Правда, не на кайзеровском флоте, а на русском, но впечатления о жизни в море одинаковы у представителей всех морских наций.

– Герр лейтенант, а вам было страшно во время шторма? – обычно первым лез с разговорами толстомордый фенрих из ландштурма, который повздорил с ним в столовой на второе утро пребывания в лагере. Потом невежа принес извинения и всячески пытался загладить свой проступок демонстративным вниманием к бывалому моряку.

Лейтенант рассказывал о том, что во время шторма экипажу корабля приходится много трудиться, чтобы идти строго по курсу, чтобы не вышла из строя машина, чтобы волны не натворили безобразия на палубе, поэтому бояться некогда. К тому же шторм приходит не навсегда, он как налетает, так и улетает.

Люди с интересом внимали рассказчику, а ему, конечно, льстило такое отношение. Среди своих слушателей он быстро выявил офицера, носившего погоны гауптмана артиллерии, который не столько прислушивался, сколько приглядывался к морскому лейтенанту. Он не задавал дурацких вопросов, вроде того, правда ли, что «в туземных странах местные дамы ходят совершенно нагишом на людях», и не гоготал, узнав ответ. Умный холодный взгляд гауптмана прощупывал новичка и пытался понять особенности его характера.

Выполняя инструкции Стрельцова по установлению нужных контактов, усвоенные в ходе подготовки к заданию, «Ферзь» стал намеренно выделять гауптмана из числа остальных слушателей, встречаться с ним взглядом, обращаться в общем разговоре именно к нему, проявлять знаки дружелюбия и уважения. Прием сработал, в тот же день они познакомились поближе и даже перешли на «ты». В кастовой среде германского офицерства такие отношения говорили о высокой степени доверия.