Очевидный способ обойти регресс Райла – отказаться от мысли, будто мозг способен оперировать независимо от окружающего нас мира. Тогда основополагающее влияние среды проникает гораздо глубже в мозг – вплоть до уровня наших решений и поступков. Когда яблоко падает с дерева, когда тают зимние снега и журчат, стекая в долину, вешние ручьи, когда мотоцикл слетает с автострады в кювет, их траектории определяют законы физики и характеристики окружающего пространства. Возможно, мозг больше похож на падающее яблоко, управляемое силами природы даже в тот миг, когда оно падает на голову Исааку Ньютону. Философ первой половины XIX века Артур Шопенгауэр в своем прославленном эссе «О свободе воли» утверждал, что «поведение человека, как и все прочее в природе, для каждого отдельного случая с необходимостью определяется как действие известных причин»
[304]. Если бы это было так, человеческий мозг служил бы всего лишь звеном в причинно-следственной цепи, бусинкой, пассивно дрожащей на нити жизни, а не дланью, потрясающей саму эту нить. Тогда природа правила бы мозгом, а не наоборот.
Рис. 10. Схематическое изображение регресса Райла и парадокса гомункула
Однако наше время отличается от времени Шопенгауэра тем, что сегодня в нашем распоряжении целая сокровищница экспериментальных данных о том, как сильно влияет на наш мозг и наше поведение длинная рука окружающей среды. В этой главе мы рассмотрим некоторые из этих данных и убедимся, что рутинная роль среды – не просто теоретическая абстракция. Отношения между мозгом и средой заходят гораздо дальше банальных замечаний, что-де человек есть продукт своего времени и места, что важны и природа, и воспитание и что все мы учимся на опыте, а память можно натренировать. Когда границы между мозгом и средой размыты, каждая мысль и каждое действие, даже в самый миг возникновения и свершения, становятся следствием влияния большого мира. Если изучить эти связи, мы снова поставим под сомнение сакрализацию мозга как центра управления и увидим, в какой степени наш мозг – это природное явление, подчиняющееся вселенским законам причины и следствия.
* * *
У взаимодействия между средой и разумом есть известная аллегория – статуэтки трех обезьянок. Говорят, что самое древнее изображение этого сюжета – резьба XVII века на двери храма Тосегу неподалеку от места погребения великого сегуна Токугавы Иэясу в японском городе Никко
[305]. Одна обезьянка закрывает руками глаза, другая зажимает уши, а третья – рот, тем самым намекая на древнюю заповедь: «Не видеть зла, не слышать зла, не говорить зла». Обезьянки славятся любознательностью и везде пролезают, и эти не исключение. Статуэтки трех обезьянок в наши дни – один из самых глобализованных образчиков китча, ими торгуют на шести континентах, у них есть небольшое, зато сплоченное сообщество коллекционеров, которое ведет веб-сайт и встречается ежегодно
[306]. Такая статуэтка входила в число того немногого, чем владел Махатма Ганди, и символизировала его строгий моральный кодекс
[307]. Итальянские мафиози сделали обезьянок символом собственного кодекса – омерты, обета молчания
[308]. Есть и варианты, шутливо пропагандирующие целомудрие – в них есть четвертая обезьянка, прикрывающая детородные органы. Таким образом, обезьянки прикрывают у себя все – и входы, и выходы. Поскольку зрение и слух соседствуют с речью и поступками, обезьянки учат нас, что поведение неотделимо от внешнего воздействия, которое начинается с чувств.
Наши главные сенсорные системы: зрение, слух, осязание, обоняние и вкус – ясно показывают, по каким каналам окружение влияет на наши мысли и действия. Не случайно другая восточная аллегория, древнеиндийская версия знаменитой души-колесницы Платона, представляет чувства как пять коней, влекущих колесницу, символизирующую тело
[309]. Почти все, что мы узнаем, поступает к нам через органы чувств, однако чувства – это гораздо больше, нежели фураж познания. Сенсорные системы позволяют стимулам внешней среды формировать наши мысли и действия куда более прямо. Нас непрерывно захлестывает мощный поток данных от органов чувств к мозгу. Напор этой информации непреодолим и неостановим, подключаться к этому потоку – все равно что пить из пожарного шланга. Органы чувств активны даже во сне, даже под общим наркозом и передают сигналы в мозг вне зависимости от того, осознаем ли мы их. Если углубиться в биологию чувств, начинаешь понимать, как трудно нашему мозгу сопротивляться воздействию внешних стимулов.
Самое изученное и, пожалуй, самое влиятельное из наших чувств – зрение. Исследователи зрения десятилетиями изучали, как свет, попадающий на светочувствительную часть глаза – сетчатку, распознается фоторецепторными клетками (так называемыми палочками и колбочками) и как эта информация перерабатывается в нервные импульсы (потенциалы действия), которые переправляются в мозг по зрительному нерву. Нейрофизиолог Хорес Барлоу в 70-е годы прошлого века занялся измерением электрических сигналов от нейронов роговицы, которые отвечают за вывод информации, так называемых ганглиозных клеток, и обнаружил, что каждый отдельный квант света – каждый фотон – порождает в среднем от одного до трех потенциалов действия
[310]. Оказалось, что некоторые ганглиозные клетки даже в полной темноте «выстреливают» потенциалами действия до 20 раз в секунду; в сущности, эта деятельность – системный шум, но он все равно забивает ящик входящей почты в мозге.
Профессор Калифорнийского технологического института Маркус Мейстер придумал, как проанализировать первые этапы зрения. Для этого он изолировал образцы живой сетчатки животных и растянул их, будто простынки, на подложках из записывающих электродов, что позволяло одновременно регистрировать сигналы десятков ганглиозных клеток
[311]. Благодаря этому методу Мейстер и другие нейрофизиологи пронаблюдали, как быстро сетчатка адаптируется к сильным изменениям яркости и контраста изображения, чтобы поток зрительной информации в мозг ни на миг не притормаживался. В ходе одного исследования ученые установили, что общий объем передачи данных от человеческого глаза к мозгу примерно равен передаче данных при подключении компьютера к Интернету – это около мегабайта входящих зрительных данных (четыре миллиона импульсов действия) в секунду по нервным проводам, сформированным аксонами миллиона ганглиозных клеток по всей сетчатке
[312].