– Отнесу его наверх, уложу. Пусть спит, вы не беспокойтесь, я за ним прослежу. И Гала поможет, – сказал Дроздов Кате и понес Макара на плече. Шел, хромая, выпрямив стан под своей тяжкой ношей. На глазах оперативников и экспертов поднялся по лестнице.
Катя чувствовала, что в глазах стоят слезы. Только не плакать…
– Сотрудники страхового фонда едут с нами в отдел, сотрудница фонда должна быть признана потерпевшей в деле о покушении на умышленное убийство, – объявил майор Скворцов, провожая взглядом Дроздова с Макаром на плече, поднимавшегося по лестнице…
И Катя поняла, что это акт милосердия со стороны майора, хотя и запоздалый – убрать ее отсюда, пусть и на какое-то время. Дать ей шанс прийти в себя. Зализать собственные раны.
Глава 37
Сопричастность
Ни в какой отдел полиции они, естественно, не поехали. Когда поместье Псалтырникова осталось позади, майор Скворцов велел отдыхать, набираться сил – он внушал это преимущественно Кате: мол, я сам отрабатываю все, что вы накопали, лично допрашиваю Меланью Смирнову. Завтра утром узнаете новости и просмотрите видеозапись допроса, а на сегодня для вас – финита.
В оперативной машине он сразу снял с Меланьи наручники и спросил:
– Какой у вас срок беременности?
– А вам-то что за дело? – Меланья не глядела на майора Скворцова.
– Вас поместят под арест в камеру. На этот счет есть правила.
– Двенадцать недель.
– И вы не сказали мужу?
– Я хотела сначала пройти обследование на предмет обнаружения патологии плода, – Меланья отвечала тихонько, словно стеснялась. – Если что… и говорить бы не пришлось. Он бы и не узнал. А для первого УЗИ на патологию и для биохимии нужен более длительный срок.
В отделе полиции, оставив Меланью в кабинете под конвоем, майор Скворцов позвонил токсикологам в передвижную лабораторию.
– Первоначальный тест подтвержден, – ответили токсикологи. – Яд натурального происхождения, не синтетик. Это настоящая amanita phalloides. В термосе, что мы нашли, грибной отвар. Раствор концентрированный. И там следы земли на крышке. Она его прятала где-то вне дома, закопанным. А потом достала из земли, когда решила снова пустить яд в дело.
Этот термос они обнаружили во время обыска на кухне, он был на виду среди другой использованной посуды. Видимо, вылив яд в кофейник, Меланья решила сначала совершить то, что задумала, а затем уже либо снова спрятать свое зелье, либо смыть его в раковину, а термос поставить в посудомойку. Такая оплошность поражала – видимо, она и правда находилась в состоянии аффекта во время новой попытки отравления. И откладывала сокрытие улик на потом.
Так думал майор Скворцов, созерцая бледное лицо Меланьи с глубокими тенями, появившимися под глазами.
Что-то не складывалось. Картина этого покушения на убийство никак не вписывалась в ту схему, которую Скворцов выстроил для себя. По этой схеме выходило, что их противник – хладнокровный, расчетливый, осторожный…
Скворцов позвонил старшему оперативной группы, которая продолжала обыскивать дом.
– Нашли другой яд, арсенит натрия?
– Нет. Уже практически все обыскали.
Скворцов вернулся в кабинет и отослал оперативников.
– Гражданка Смирнова Меланья Андреевна, вас поймали с поличным, – обратился к Меланье майор, садясь напротив нее за стол. – Вы сами профессиональный юрист, не мне вам объяснять, что значит задержание с поличным в таком деле, как отравление. При подобном раскладе и в вашем положении… надо думать не только о себе. Но и о ребенке. Надо не повышать риски. А снижать их. Вы согласны?
Меланья молчала.
– Вы отравили вашего свекра Псалтырникова. Дали ему яд. Это яд гриба бледной поганки. Вы сами признались в отравлении, и у нас есть образец этого яда. Мы нашли ваш термос с отваром. Где вы взяли ядовитый гриб?
– Нашла на участке. У озера. Иду, а гриб на меня смотрит. Искушает, – Меланья подняла на майора Скворцова глаза. – Я с детства разбираюсь в грибах. Мы их на даче собирали. И эти поганки я ногой давила… Я знаю, что они смертельно ядовиты. А тут такой подарок. Я эту бледную поганку и сорвала.
– Но я так до сих пор и не понимаю, почему вы решили отравить свекра? – сказал Скворцов. – Он же вам… вашему мужу, как мы выяснили, все отдал! Всю собственность, почти все свои деньги. Неужели вы захотели и страховку? Я поверить не могу!
– Не нужна мне была страховка.
– А что? Тогда что? Зачем вы так добивались его смерти?
– Он нам мешал.
– Чем? Он жил здесь в опале. Уединенно. Он вас не трогал. Вы там, в Лондоне. Ваш муж заявил ему, отцу, что и встречаться-то с ним никогда не станет больше!
Меланья зорко глянула на майора Скворцова.
– А откуда вам это известно? Что Макар ему сказал?
И Скворцов понял, что невольно проговорился. Выдал информацию, которую не следовало выдавать.
– Макар сообщил об этом следователю.
– Лжете вы. Макар и под пыткой бы такого следователю не сказал. Он мне в этом признался. И еще… Аааа, я поняла, – Меланья кивнула. – Я знаю, кто ваш источник.
– Это уже не имеет значения. Я просто хочу понять ваш мотив.
– Я же сказала – он нам… ему, моему мужу мешал. Надо было освободиться.
– Я еще раз спрашиваю – чем Псалтырников вам мешал?
– Тем, что жил, – ответила Меланья. – Тем, что коптил небо. Никак не хотел убираться на тот свет. Я все думала – если бы не было его… и всего того, что они все… эти наши старцы уродливые, его соратники натворили за эти годы… как бы сложилась наша жизнь? Как бы мы жили? Я думаю – не так, как сейчас. Мы жили бы счастливо! А они все сломали. Все уничтожили. Повернули назад. Может, и хотели как лучше, но сотворили такую жопу! – Меланья повысила голос. – И сами же в этой жопе по уши увязли. И нас с собой потащили на дно. Мы же все платим, платим, платим по их счетам. А они словно этого не понимают или делают вид. Или боятся признаться сами себе. Но все начинается с их собственных семей. Что я, не знаю, о чем втихаря мечтают их дети? Их собственные дети, внуки? Которые теперь за бортом большой настоящей жизни, за бортом большой мировой тусовки, влиться в которую они так мечтали! Потому что там везде тыкают пальцем – это сын такого-то… С деньгами, которые у них накоплены, здесь, в здешней нищете, делать нечего. А там не принимают. Ни Париж не принимает, ни Лондон, ни Манхэттен… «А я хотела бы жить на Манхэттене и с Деми Мур меняться приветами»… Да? Так пели? Или еще – «А я уеду жить в Лондон!» Это Лепс, кажется, блеял? А они ему хлопали на корпоративах и подпевали хором. И вот теперь и в Киев-то даже не съездишь. Сидите дома. Платите, господа, по счетам до седьмого колена, пока вы живы. Ну, а когда умрете – ваши дети расправят наконец крылья и покажут себя. И они… ваши богатые золотые детки ждут вашей смерти с великим нетерпением! Ну а я лично устала ждать. Я решила помочь свекру освободить нас от себя.