В детстве Нур звала меня Фрёкен Дзынь, потому что я часто разбивала стаканы и тарелки. По системе воспитания Нур, раздел “работа” и “деньги”, полагалось убирать за собой, если что-то разбил. К тому же следовал вычет из недельных карманных денег. “Ты должна усвоить, что вещи не достаются бесплатно”, – твердила Нур. Но сейчас я ничего не роняла. Мы с Генри двигалась друг за другом с большими и малыми тарелками, потом с салфетками, ножами, вилками, еще приборы, винные бокалы (которые понемногу прибывали – их приносили Юн и Лотта), не говоря друг с другом, молчаливая и гармоничная хореография, наши движения вокруг стола так согласованны. Еды и напитков становилось все больше. Наконец мы закончили, и все расселись.
Удивительные люди собрались за столом и начали передавать друг другу блюда. Маленькие бутербродики-канапе трудно сказать, из чего состояли. Красноватая смесь, зеленоватая, какие-то листочки, кубики копченого мяса, ломтик бледной рыбы. Это было некое рыбно-мясное соответствие “Печенью семи сортов”
[8]. Полковник, расположившийся рядом со мной, передавал блюда мне, а я передавала их Генри, сидевшему напротив меня. Рядом с ним сидели сначала Лотта, потом Франциска; взглянув на ее тарелку, я заметила, что она, разумеется, не положила себе ничего, кроме двух микроскопических кусочков, которые теперь и гоняла по тарелке. Ну что тут скажешь. Не так много немолодых женщин способны оставаться в телевизоре год за годом. Когда большинство из них приближается к пятидесятилетнему рубежу, руководство просто меняет этих женщин на юные дарования. На женщин, которые меньше капризничают и дешевле обходятся. Которые уступчивее. Франциске, с зятем – министром информации, конечно, было проще: я как-то слышала, как она высказывалась об этом. Связи – сила, без них нечего и пытаться чего-то требовать. Но набирать вес, естественно, нельзя.
Франциска заметила, что я взглянула на ее тарелку, и ее взгляд прошелся по моей, переполненной.
– Вы, наверное, проголодались?
Уголками ее губ хоть бумагу режь – такой острой была улыбка. Я хотела ей что-нибудь ответить, пристально посмотреть, дать ей понять – я заметила, что она хочет помыкать мной, но быстро сообразила, что вступать в схватку не стоит. Я уткнулась в собственную тарелку, невнятно бормоча. Вдруг все-таки она вообразит, будто заткнула и смутила меня.
Секретарь перевел взгляд на меня.
– Ваша задача – напоить свидетеля так, чтобы он лыка не вязал.
Я смотрела на секретаря, ожидая объяснений.
– Свидетеля, то есть человека, которого Катя разбудит, когда вы умрете. Того, кто подтвердит факт вашей смерти. Проследите, чтобы он оказался за ужином рядом с вами. Вы пока не знаете, кто это, но это человек, которого разместят в комнате на нижнем этаже.
Секретарь потыкал пальцем в лежавший на столе поэтажный план.
– Мы отгородили несколько комнат на верхнем этаже, сославшись на повреждения от сырости, так что одному человеку придется спать на нижнем этаже. Вполне логично, что врач, когда “найдет” вас, бросится будить именно его.
– И моя задача – подпоить его за ужином.
– Да. Вы же не хотите, чтобы он заметил, что должен освидетельствовать и перетащить живой труп.
– Значит, мы должны и накачать его снотворным, и напоить?
Секретарь слегка покривился на мой недружелюбный тон.
– Да. В подобных случаях лучше пережать, чем недожать. Эффект от снотворного будет тем сильнее, чем больше свидетель выпьет, а чем меньше он будет соображать, тем лучше. К тому же сделать это не так уж трудно. Он алкоголик.
– Хотите еще вина?
Не дожидаясь ответа, я взяла бутылку и наполнила бокал Полковника.
– Спасибо, спасибо!
Он тут же сделал большой глоток. Я быстро оглядела бокалы остальных – конечно, Полковник опустошил свой раньше всех. Первые три бокала большинство людей обычно выпивают в компании и примерно с той же скоростью, как и те, с кем они пьют. Потом, когда опьянение отключает первый уровень осознанности и самоконтроля, этот эффект обычно сходит на нет. Но так, как Полковник, обогнавший всех уже в самом начале, люди пьют нечасто. Если только у них нет проблем с алкоголем.
За столом шел странный, осторожный разговор. Каждый участник был единственным в своем роде, интересным, компетентным, привыкшим быть в центре внимания. К тому же все собравшиеся претендовали на одну и ту же работу. Я не знала, на какую должность они нацелились, но каждый в этой компании явно считал, что вполне стоит провести несколько дней на этом богом забытом острове в шхерах. К тому же им, видимо, казалось правильным слушаться Председателя и не обсуждать задание с другими. Вероятно, они не хотели говорить в открытую и тем самым понижать свои шансы. Юн и Франциска выстроили какую-то собственную беседу – они каждый по очереди начинали говорить о себе, как только второй замолкал, чтобы перевести дух. Разговор выходил рваный, поскольку оба не слушали собеседника. Их беседа напоминала череду докладов о знаменитостях – политиках, бизнесменах. Похоже, они пытались доказать друг другу, что находятся на невидимом VIP-Парнасе по праву. Катя сидела в торце стола между ними и слушала. Ее немногочисленные попытки вставить словечко тут же пресекались.
На нашем конце стола неявным образом распоряжался Генри – как обычно, просто позволив говорить другим. По тому, как он то задавал Полковнику вопросы, свидетельствующие о его осведомленности, то подливал ему в бокал, я заподозрила, что он тоже понял слабость Полковника и тоже пытается ею воспользоваться. С одной стороны, это было хорошо – я могла откинуться на спинку стула и предоставить всю работу ему, с другой стороны – я задумалась, какую цель преследует Генри, пытаясь напоить Полковника до положения риз. Может, включился соревновательный инстинкт, может, он хотел повысить собственные шансы, выведя Полковника из игры или хотя бы выставив его в невыгодном свете. Лотта иногда вклинивалась в разговор; по мере того как ее плечи поникали, она все меньше хвалила себя и проявляла все больше интереса к нам, остальным. Внезапно она повернулась ко мне.
– А чем вы занимаетесь сейчас? После возвращения домой?
Я помедлила с ответом.
– Я вернулась к своим прежним обязанностям.
Лотта явно удивилась.
– Как неожиданно. Я думала, вам предложат какую-нибудь руководящую должность… Вокруг вас ведь был такой шум!
Я не поняла, заметила ли Лотта мою реакцию, потому что она тут же более дружелюбно, словно чтобы смягчить язвительный тон, добавила:
– Вы, кажется, проделали огромную работу. Сложную. А работа в таких местах наверняка выматывает.
Я помычала, продолжая жевать; еды во рту вдруг как будто стало больше.