– Вы дрожите, – прошептал ее спутник. – Обопритесь на меня и позвольте взять поводья.
У Элизы не хватило сил на сопротивление, холод забрал последние. Она прикрыла глаза и отпустила поводья, тая в тепле, исходящем от его груди и рук, сомкнувшихся вокруг нее.
В лихорадочной полудреме девушка внезапно снова оказалась дома, в тепле одной из гостиных. Там был и молодой полковник, с небрежной элегантностью круживший ее в танце. Его рука на талии и горячее дыхание на щеке рождали ощущение полета сквозь пространство и время. Однажды она уже получала удовольствие от его объятий. Теперь же они дарили ей чувство комфорта и защищенности.
Мерное цоканье подков и скорбный крик совы убаюкивали, и наконец она уснула.
Чуть позже, проснувшись на руках у человека, с которым поклялась никогда больше не заговаривать, Элиза распахнула глаза и вгляделась в его лицо.
– Но как случилось, что вы оказались на дороге сегодня в одно время с нами?
– Ш-ш-ш, – шепнул Алекс. – Уже совсем скоро вы будете сидеть у огня с чашкой горячего бульона. А сейчас просто обопритесь на меня, закройте глаза и позвольте Гектору делать свое дело.
– Да-да. Звучит замечательно. Так тепло и уютно…
Элиза подняла глаза к затянутому облаками небу, уже не понимая, где находится. Вновь засыпая у Алекса на руках, она напоследок прошептала:
– И все-таки откуда вы там взялись?
За сосновой рощицей вдалеке можно было уже разглядеть первые огни лагерных костров. В скудном свете луны на палатки солдат ложились причудливые тени. Миновав поле, покрытое обледенелым жнивьем, мерин уловил запахи знакомых лошадей на выгуле и заплясал от нетерпения. Алекс натянул поводья, удерживая коня от немедленного побега к товарищам по пастбищу. Вскинув голову с раздувающимися ноздрями, Гектор издал великолепнейшее ржание, сообщая, что вернулся в лагерь.
Отсюда было рукой подать до центра города, где в белом двухэтажном доме, неподалеку от штаба армии, разместились Кокраны.
– Тише, дружок. Мы на месте.
Алекс погладил Элизу по щеке.
– Мисс Скайлер? Вы проснулись? Мы прибыли на место.
Убедившись, что ей хватит сил удержаться в седле, он спрыгнул с крупа Гектора и подошел к его левому боку.
– И вот я снова перед вами, миледи. Позвольте предложить вам руку помощи.
Он переплел пальцы, чтобы помочь Элизе спешиться, попутно удивившись, какой изящной кажется ее ножка в его руках.
Но соскользнув с седла, она чуть не упала в снег, вероятно, потому что ноги онемели от холода. На самом деле Элиза упала, но Алекс подхватил ее на руки. Подхватил и, когда стало понятно, что идти она не может, понес к дому дяди и тети, четы Кокран.
Дверь открыл дворецкий, но миссис Кокран, стоявшая прямо за его спиной, тут же оттеснила его, чтобы добраться до племянницы. Она проводила Алекса к софе в гостиной, на которую он со всей возможной аккуратностью положил свою нечаянную ношу.
– О боже, Элиза! Она в порядке? – беспокойно вопрошала тетушка. – Миссис Янсен прибыла несколько часов назад.
Укутав племянницу в одеяла, миссис Кокран велела слугам принести горячее питье и посильнее растопить камин, а сама взялась растирать ее заледеневшие ступни.
В суматохе Алекс выскользнул наружу, пусть и мечтал остаться.
11. Самовольная отлучка?
Резиденция четы Кокран, Морристаун, штат Нью-Джерси
Февраль 1780 года
– Это полковник Гамильтон внес тебя в дом на руках, как невесту? – В голосе тети Гертруды звучали скорее поддразнивающие нотки, чем осуждающие. Поскольку и ее муж, и полковник тесно работали с генералом Вашингтоном, она, конечно, знала молодого человека довольно хорошо, и было понятно, что ее очень интересует, как так получилось. Элиза, тем не менее, вспыхнула при слове «невеста», и тетушка Гертруда, столь же чувствительная к душевным переживаниям, как и к страданиям тела, сменила тему.
– Ты, должно быть, измучена!
Элизе до сих пор казалось, что она никогда не согреется, а в голове остались весьма смутные воспоминания о том, как она попала сюда, в уютный, теплый дом тетушки, с промерзшей дороги на Морристаун.
Когда ступни Элизы стали розовыми, как у младенца, тетушка Гертруда позвонила в колокольчик и велела горничной отвести девушку в постель, предварительно прогрев как следует простыни. Горничная вытащила несколько угольков из камина и положила их в жаровенку, где те шипели всю дорогу наверх. Она держала простыни над жаровенкой целых пять минут, так, что те чуть не задымились, а затем помогла Элизе снять платье и надеть одну из сорочек тети Гертруды, поскольку весь багаж девушки был по-прежнему привязан к крыше сломанного экипажа в семи милях отсюда.
Фланелевое одеяло пахло тетушкой Гертрудой – приятной смесью запахов розового масла и гамамелиса, а подогретые простыни были даже слишком горячими, и все же, оказавшись в постели, Элиза снова задрожала. Обняв себя руками, она практически против воли вспомнила тепло, исходившее от тела Алекса.
Девушка попыталась убедить себя, что дрожь – всего лишь следствие трехчасового пребывания на холоде в тонких туфлях и без пальто, но знала, что дело не только в этом. Ее изводили тревожащие воспоминания – о легких прикосновениях его рук, о том, как естественно его пальцы смыкались на ее талии.
И о том, что голос, шептавший какие-то слова ей на ухо, был мягким, полным нежности и заботы, и не мог принадлежать тому мерзавцу и лицемеру, которым она считала его обладателя.
Проснувшись утром, Элиза почувствовала, что простыни промокли от пота. Суставы ломило, а лицо пылало от жара. Дядюшка Джон осмотрел ее перед уходом и заявил, что, «вероятно, угрозы жизни нет», но все-таки прописал строжайший постельный режим, пока не спадет жар. Мысль о том, что придется провести целый день в незнакомой (и довольно маленькой) комнате без книг, камина и компании, превратила обычную простуду в нечто непереносимое, и Элизе удалось смягчить приговор, заменив спальню софой в гостиной, где она, пусть даже чувствуя слабость и головокружение, могла по крайней мере поболтать с тетушкой.
Гостиная – огромная комната с четырьмя высокими окнами – была оклеена обоями в мелкую розочку. Согласно последней французской моде, лепнину на потолке сделали в стиле рококо. Слуги постоянно поддерживали огонь в камине и не давали остыть кофе в кофейнике. Можно было перекусить осенними грушами и сыром или по глоточку прихлебывать наваристый бульон. С учетом всех обстоятельств это был наименее неприятный способ болеть из всех, которые Элиза могла вообразить.
– Прекрасная комната, тетушка Гертруда, и моя спальня тоже очень милая. Прости, что не способна сейчас на экскурсию, – у вас с дядюшкой чудесный дом.
– О, пфф, – фыркнула тетушка Гертруда. Там, где другая женщина взялась бы за вышивку декоративной подушечки или носового платка, она предпочитала пришивать пуговицы на солдатские мундиры. Элиза хотела было помочь, но ей запретили напрягаться.