Дни, когда все было… - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Симонова cтр.№ 32

– А в море нельзя? – спросила Анна, у которой, конечно, назрело много других, более важных вопросов по процедуре. Но она решила, что сойдет за умную, если попросит уточнить чисто функциональную подробность.

– Лучше река. Наглядность течения! Твою боль уносят воды времени, уносят от тебя далеко-далеко. А море оставляет теоретическую возможность, что твои треволнения опять прибьются к берегу.

– Да-а, понятно… – протянула Анна, озадачившись.

Николаю она верила безоговорочно, поэтому и речи быть не могло о том, чтобы увильнуть от предписания. Правда, с рекой затруднялась, но Данила Дмитриевич туманно поманил поездкой в сторону Кавказа. И хотя он успевал поменять любое решение в среднем четыре-пять раз за минуту, надежда на лермонтовские воды Арагви и Куры затеплилась. Прорвемся, – махнула рукой Анна и принялась писать. И хорошо пошло! Настолько, что захотелось оставить и себе экземплярчик, не только водам горных артерий. Графоманское тщеславие нарушило чистоту эксперимента. Инструменты врача и следователя были попраны, Анюта горячо застучала по клавиатуре. Компьютерный экран, как и предупреждалось, навредил психике. Отшвырнул на острые края деталей, изранил… Рефлексия – это еще мягко сказано. Вспомнилось все. Или почти все. Предохранительные клапаны памяти кое-где срабатывали, не давая бередить самые уязвимые места.

Но разве существуют неуязвимые? Обернешься – все кровоточит. Истерзанную ткань времени, чтобы не заживала, тревожит память. Ее разъедает привычный комплекс вины – примерно так же, как цирроз прожигает печень. Ее буравит уже привычный упрек Вадима, на все лады повторяемый и для общественности праведный:

– Ты зачем его привела сюда, в мой дом? Я тебя просил не водить его сюда, а ты привела…

Обыденный иезуитский идиотизм. В переводе значит: ты пошто с подмогой пришла, одной-то тебе легче мозги законопатить, помучить ночку-другую пьяной истерикой. Ишь, чего надумала – не одна пришла, «с кузнецом»…

Словно Анна пришла измену Мальчишу-Кибальчишу учинять на его же территории! Словно бы вот такая гулящая, ни стыда ни совести, прямо под носом у труженика-мужа, который непосильным трудом ей, барыне, хату снимает. И не только! Кормит ее, одевает… «У нее, блин, все есть!» – а она, змея гнилой питерской породы, вон что надумала. Вадим виртуозно владел тактикой «гнев праведно-патриархальный, ментально управляемый, в упаковке с дозатором». Первейшее орудие манипуляторов. Этим грубым компостером для мозгов некоторые на удивление тонко работают. Анна-гусыня вздумала идти против такого виртуоза неумелой лобовой атакой – и ее порыв был обречен на стратегический провал. Но чего только не сделаешь в аффекте бунта, осмысленного, но все равно безобразного. Идея освободительного движения бывает и чиста, и справедлива, но вот исполнение из рук вон. За содержание пять, за грамотность два. Экзамен провален.

До нее потом доносились голоса скептиков о том, что надо было все тщательно подготовить.

– Анюта, вышло действительно некрасиво: ты привела в дом любовника – ведь так?! Естественно, тем самым спровоцировала драку, ведь так?! И Данила не хотел идти сам, это ты его просила, ведь так?! Ну зачем… Ведь он в результате чуть было… А кто знает, чем могло бы все кончиться?! От удара бутылкой по голове можно и кони двинуть – если неудачно. И, конечно, можно понять Варвару, к которой вы потом заявились среди ночи: кто такая, почему тебя ищет муж? Ищет не где-нибудь, а у нее дома! Откуда он может знать?! Он следит за тобой? Да еще и угрожает ей, ни в чем не повинной, которая ни сном ни духом! А у нее дети! И что с того, что вы не с ними в квартире, а на другой территории? Да сколько бы у нее ни было квартир, это не твое дело! Человек пустил тебя на принадлежащую ему жилплощадь, в одно из своих гнезд, а за тобой охотится какой-то уголовник. Ведь Вадик ужасно сквернословит, по телефону его можно принять за отъявленного бандита! И это человек, с которым ты прожила десять лет! А что же тогда можно сказать о тебе, Аня?! Неудивительно, что Варвара была против… Ну и пусть когда-то Данила ей помог. Но это было давно. Теперь другие времена. И это он ей помог, а при чем здесь ты? Ведь если бы не ты, ему бы и не потребовалось политическое убежище. Он жил бы себе да жил с родителями и сестрой. Человек уже настроился на буржуазное загнивание, отдельный холодильник себе купил, рыбок завел…

Потрясенная риторикой упреков, увязшая в сизифовых оправданиях, Анна не сразу осознала, что никаких скептиков и их голосов не существует. И даже Варвара приютившая – не особенно-то она кипятилась. Весь этот недовольный ропот – лишь глас Данилы Дмитриевича, который умеет расслаиваться и умножать ядовитые сущности – псевдодрузей, которые якобы осуждают. Еще одна манипуляторская наработка – только теперь уже другого маэстро чеканки по мозгам. Все-таки кандидат наук, язык у него без костей – и к тому же один из немногих органов Данилы Дмитрича, что работают бесперебойно. Вадюша хоть и пил, но был здоровее и на апостолов не ссылался. Это ведь больше академическая привычка, а Вадя академиев не кончал. Он никогда не обвинял по принципу «мы, народ…» – он нес честную отсебятину.

Беда в том, что Данила никак не мог реабилитировать Анну за то, что безоглядно вняла зову его души и плоти, а не духа. Эти три кита у Дмитрича совсем не дружат. Коллизия несколько сложнее, чем у лебедя со щукой и раком, – в товарищах не было согласия, но они хотя бы играли на равных. А Данила пытался насиловать себя внутренней иерархией. Плоть, как и положено, умерщвлял. Дух, как и положено, назначал Верховным главнокомандующим. Душа получала почетное второе место. Но рано или поздно начинала страдать, неприкаянно металась в своем «промежутке», чего-то ждала. За ней принималась волноваться плоть: «Почему всегда я? И так вся больная, изношенная, армией и панкреатитом покалеченная… За что? Чем провинилась, мой господин?» Заканчивалось все банальным «низы не хотят, верхи не могут» и последующим революционным переворотом. То есть обыкновенным человеческим счастьем, кратким мигом полета, за которым следовало наказание. Не только бунтовщицам душе и плоти, но и их сообщницам. В данном историческом контексте – Анне Мельниковой.

– Видишь ли, христианская вера – это, в сущности, подготовка к смерти, – вздыхал задним числом Паша Вепс. – Она устраивает человеку такую земную жизнь, что ее конец видится приятной перспективой. Но нужно иметь очень сильный характер, чтобы устроить себе аскезу, будучи здоровым полноценным мужиком в самом расцвете лет. Потому и недотягиваем до горчичного зерна…

– А ты?

– А что я… верую в единого Бога. Я – ортодоксальный христианин…

– Опаньки! Даже так? – пугалась Анна.

– …и именно поэтому я никогда не принуждаю женщину принять мою веру. Как многоуважаемый твой Данила… кстати, он не потомок князя Барятинского? Очень похож. Я как раз сейчас набрел на книжку о Кавказской войне. Какое поучительное чтиво – его переписка… «больной и слабый Шамиль»! И это не победитель и побежденный – это две глыбы, друзья по переписке, два великих правителя. Прости, все время забываю, что женщинам это неинтересно. Они не знают истории.

– Нет-нет, очень даже интересно, – поторопилась Анна, которой, по правде говоря, было куда интереснее подкрепиться аргументами против Даниловой апологетики. – И что же там дальше? Почему Шамиль «больной и слабый»? Это Барятинский его довел?