Мосты в бессмертие - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Беспалова cтр.№ 74

– Позволь мне помочь… – проговорила она, и он сдался.

Прикосновения ее рук, такие привычные и такие чужие, ее дыхание, ее отуманенные страстью глаза и вздохи, и ласки ее языка. Все ее повадки, смелые, непристойно настойчивые, ставшие внезапно вновь желанными. Ее шепот, слова, которые она произносила и которые он слышал много раз в минуты их близости в Будапеште необычайно возбуждали его, делали уязвимым и податливым.

Но здесь, в России, в плену этих бревенчатых стен все сделалось иным. Аврора больше не казалась ему богоданной избранницей, и обладание ею не приносило радости…

* * *

Отто проснулся, когда в окно засматривали серые, рассветные сумерки. Печь остыла, в комнате стало прохладно, и он повыше натянул одеяло. Подушки под головой не оказалось, он заворочался, приподнялся и обнаружил, что Авроры рядом нет. Зато на смятой простыне остался исписанный листок – письмо Бианки. Отто поднес его к глазам. В скудном свете, лившемся из окна, строчки расплывались, но он сумел прочитать несколько строк. Бианка писала о будапештских развлечениях, своем новом автомобиле, планируемой поездке в Хевиз на воды. В конце письма Отто обнаружил короткую приписку, в которой Бианка признавалась, что тоскует, что устала спать одна и остро нуждается в ласках Авроры. Отто вздохнул и бросил скомканное письмо на пол. Ах, эти чудачества столичных модниц! Ах, эти игрища, флирт на грани фола!

Давешние скука и усталость снова навалились на него. Этот унылый, однообразный пейзаж за окном! Сырая, русская весна, голая равнина, серые пятна снега, разбросанные тут и там по раскисшей грязи. Одно лишь радовало его в эти дни по-настоящему: капель. Солнышко припекало, и на козырьках крыш выросли прозрачные, остроконечные сталактиты. Капли барабанили по жестяному подоконнику. Солнечные лучи преломлялись в сосульках, бросая на подтаявший снег разноцветные блики. Перестук капель перебивал прочие звуки, даже неумолчный гул передовой.

Фронт надвигался с Северного Кавказа. Война катилась к Горькой Воде на гусеничном и колесном ходу. Война маршировала в обратную сторону, с востока на запад. Иногда, ясными ночами, за восточным горизонтом, там, где протекала река Миус, можно было увидеть зарницы. Странно и чудно! Огненные сполохи, так похожие на летние зарницы, озаряли заснеженную равнину.

Отто закурил. Он вспомнил о втором выжившем пациенте, светловолосом, здоровенном парне. Ему недавно сделали операцию, и теперь он был совсем плох. Что, если и он умрет?

Настало время отправляться в больницу. Он испытывал безотчетный страх. Что если морозной мартовской ночью смерть забрала и этих парней? Вчера один из них, тощий, длинный доходяга смотрел на него ненасытными, волчьими глазами. Выкормыш бескрайней степи! Такой же непредсказуемый и необузданный, как природа этих мест. А между тем совсем недавно результаты анализов предрекали и ему скорую смерть…

Отто завернул пепел недокуренной сигареты в письмо Бианки, вылез из постели, открыл печную заслонку и бросил измятый листок на тлеющие угли. Едва он успел одеться, явилась хозяйка. От ее ватной безрукавки пахло уличным холодом и хлевом.

– А чито, Мрия, – тихо спросил Отто, коверкая слова русской речи. – Глафьирья поминет меня?

– Ась? – бобылиха бросила березовые поленья на пол перед печью и смахнула с безрукавки древесную труху. – Послать казачка? Поутру приспичило? Мало одной оказалось?

Она смотрела на Отто стеклянистыми, серо-голубыми, невыразительными глазами.

– Передай Фекету: пусть позовет. Пусть везет ее в хоспитал, а я гуляю пешим ходом…

Мрия кивнула и поспешно направилась к двери.

– …Но не сюда, женщина, в госпитал, больницу, zu verstehen? ^[76]

– Ферштейн, – угрюмо отозвалась Мрия. – Как не понять?

* * *

Постовой привычно приветствовал его.

– Как дела, Гюнтер? – сдержанно спросил Отто, не замедляя шага.

– Спокойно, господин Кун. Только вот…

– Что? – Отто приостановился.

– Там на заднем дворе… Мертвецы… Господин Зибель распорядился сжечь тела, но староста зачем-то оставил их до утра. Там нехорошие дела творятся, на заднем дворе…

Отто замер. Гюнтер и его пес смотрели на него с одинаковым выражением преданной настороженности.

– Хорошо! – вздохнул Отто. – Я посмотрю.

«Кюбельваген» стоял на обычном месте, в теньке под забором. Фекета рядом не было. Бросив быстрый взгляд в сторону лаборатории, Отто понял: Гаша там, на месте. Через открытую форточку струился легкий парок – его преданная сотрудница уже загрузила автоклавы. Наверное, сидит за монтировочным столом и, склонив набок головку, заворачивает лабораторные пипетки в жесткие листы пергаментной бумаги. Работает быстро, умело.

– Сноровица…

Он стремительно шел в обход лабораторного домика, мимо госпитального корпуса, мимо реакторной на задний двор, туда, где под ветхим навесом хранился заметно оскудевший к весне запас дров. Там, в сараюшке с дощатой кровлей, обитала госпитальная коняга, там, в теньке, под стеной сарая, на затвердевшей снеговой куче Зибель приказал сложить тела умерших военнопленных.

Отто обошел беленую, глухую стену госпитального корпуса. В нос ударили ароматы влажной оттаявшей земли и сладковатая трупная вонь, чуть перебиваемая запахом карболки.

Что за страна? Что за климат? Ночью, если выйдешь на двор, – трескучий мороз проберет до костей. А днем печет так, словно местная речка, треклятая Горькая Вода, впадает не в Миус, а в Средиземное море где-то в окрестностях Авиньона.

– Nein, das ist nicht der Provence! ^[77] – приговаривал Отто, шагая через задний двор к сараю. – Перекуйка, перепуйка, переф…

– Переплюйка, вашесиятство, – проговорил мерзенький, подобострастный тенорок. – Сюда пожалте, в закуток. Тут все покойнички. Все, кого успели уморить. А двое остатних пока живехоньки, но тож доходят, в палате, в тепле. Гашенька ваша их куриным бульончиком прикармливает.

Отто обернулся. Посмотрел на странное существо в долгополой, суконной одежде.

– Мужичьишкя… – Отто стоило немалого труда выговорить это слово.

– Я… я… – был ответ.

Толстый клетчатый платок покрывал голову мужичишки, оставляя открытыми лишь украшенный огромной бородавкой подбородок и остренький нос. Глаза существа скрывали невероятно кустистые седые брови. Его сутулое, тщедушное тело подпирала сучковатая клюка. Покрытые коричневыми пятнами, перевитые синими жгутами вен кисти рук покоились на ее резном набалдашнике. Подол невыразимо грязной суконной шинели ходил ходуном. Колени существа постоянно тряслись, слабые ноги не знали покоя, переступая с места на место. Это походило на странный танец. Существо будто приплясывало вокруг своей клюки, цепляясь за нее длинными, похожими на когти, ногтями.