– Так нам туда! – обрадовался Костя.
– Погоди пока, – Телячье Ухо внимательно уставился на руины. – Домик розовенький тут был. В два этажа, крыша шиферная, окошки такие, рамы синей краской крашенные.
– Дался он тебе, домик этот, – Костя настороженно смотрел в небо.
Обстрел прекратился. Не стало слышно ни артиллерийских залпов, ни воя мин, ни разрывов. Где-то в отдалении журчала вода, и слышалось надрывное рыдание. Костя тревожно вслушивался в тишину, пытаясь заранее услышать гул авиационных моторов, но небеса хранили молчание. Налетевший ветер раздувал дымные хвосты, заставляя их метаться из стороны в сторону. Костя держал палец на спусковом крючке, стараясь в дымном мареве, заполонившем Пролетарскую улицу, рассмотреть своих. Их обступали руины самых причудливых форм, озаренные изнутри тлеющим пожаром. Там, под искрошенным камнем, жило и ширилось оранжевое пламя. Оно гудело, оно билось о каменные глыбы, пытаясь вырваться наружу. Оно уже пожрало все живое, но его ненасытная утроба требовала воздуха, жаждала новой пищи. Среди руин находились и совсем целые дома, случались даже строения с неповрежденным остеклением. Война заглядывала в закопченные стекла, тысячекратно повторяясь в каждом из них. Костя, преодолевая отвращение, заставлял себя заглядывать в черные провалы. Он прислушивался к себе, пытаясь угадать, где, за каким окном прячется враг. Но Пролетарская улица будто вымерла: ни мирных жителей, ни живых врагов не находилось.
Наконец нелегкая вынесла их на открытое пространство. Это место оказалось ровным-ровно, словно его отутюжили. По сторонам площади стояло несколько выкрашенных белой краской танков и ни одной целой стены. Дома были перемолоты в столь мелкий щебень, словно неизвестный великан методично крушил их молотком. На противоположной стороне покрытой руинами площади громыхал по насыпи состав – мощные тела гаубиц на железнодорожных платформах. На одной из платформ – солдат охранения. Стоит себе, прижимая приклад автомата к груди, каска надвинута на брови, глаз не видать. Смельчак или дурак? Так сразу и не разберешь. А состав ускорял ход, и Костя подумал вдруг, что парень этот умрет у него на глазах раньше, чем платформа скроется из вида. Пуля прилетела с противоположной стороны железнодорожного полотна. Снайпер расположился на чердаке уцелевшего розового домишки. Крошечное мансардное оконце под причудливо изогнутой шиферной крышей. Над парадным розетка. Наверное, морда льва, не иначе. У Кости заслезились глаза, так старался он рассмотреть домик в просветах между бегущими платформами. Костя не увидел, как храбрец упал с платформы на насыпь.
– Там наши! – завопил Телячье Ухо. – Наши!
Он кинулся бежать через покрытое битым кирпичом и обломками зданий пространство, перескакивая с одной изорванной взрывами железобетонной глыбы на другую. Его заметили на последних платформах эшелона, стрекотнула автоматная очередь. Телячье Ухо подпрыгнул, взлетел над обломками зданий и бесследно канул в их пучине, словно дельфин в черноморских волнах.
Отвратительно хлопнув, разорвалась мина. Следом за первым последовал и второй, и третий хлопок. Над руинами метались осколки. Костя шмыгнул в щель, под нависающий обломок стены. Он больно оцарапался арматурой, порвал штаны. Ах, как мешали скатка и проклятая сумка с противогазом! Он досчитал сначала до шестидесяти, потом до ста двадцати, а потом и до пятисот. Только после этого, матерясь и обдирая в кровь ладони, решился выползти на свет.
Костя попытался двигаться по маршруту Телячьего Уха. Он шел чутко прислушиваясь. Но вокруг было тихо, он слышал только, как шелестит под подошвами щебень. Цементная пыль скрипела на зубах, нестерпимо хотелось пить. Костя и взмок от волнения, и дрожал от холода. Он искал тело Телячьего Уха, припоминая, в каком из карманов его амуниции хранится перевязочный пакет. Первым, кого он увидел, оказался маленький чернявый человечек с сержантскими нашивками. Он тащил громоздкую катушку с проводом. Автомат нелепо болтался на его сутулой, тощей спине.
– Эй! – тихо позвал Костя, и связист, словно услышав его, стащил с головы каску. Пилоткой отер взмокший, плешивый череп. Костя ждал, что связист обернется, но тот, снова насунув на голову каску поверх пилотки, изготовился тащить свою ношу дальше. Костя подобрал увесистый кусок кирпича. Из милосердия, целился не в голову и не в спину связисту, а попал как раз по тощему заду, прикрытому провисшими ватными штанами. Связист охнул, остановился и рухнул, где стоял. Костя приблизился. Связист лежал ничком, неподвижно, словно мертвый.
– Эй! – усмехнулся Костя, бросая ему на спину мелкий кусок щебенки. – Ранен, что ли?
– Зашиб, – глухо ответил связист, приподнимая голову. – Думал – вражеская пуля сразила меня. Оказалось – нет, дружеская каменюка.
Над их головами, заунывно воя, пролетела мина. Связист уткнулся носом в щебень, Костя рухнул рядом с ним.
– Ты какой части боец? – спросил Костя связиста.
Тот повернул к нему носатое, чумазое лицо.
– Та какой с меня боец? Я так – гуляющий по Ростову еврей. А где, скажи ты мне, служивый, теперь гулять еврею?
Костя перевернулся на спину, уставился в небо.
– Из-за реки провод тащишь? – снова спросил он.
– Та тащу себе, – уклончиво ответил связист. – Сказал себе с вечера: Менахем, ты должен-таки дотащить до товарищей проклятущий провод и вот тащу. Все тащу, хотя уж утро. А ты кто?
– К мосту иду…
– А я от моста…
– Тише! – Костя положил ладонь связисту на затылок. Тот дрогнул и замер, затих, забоялся. Косте сделалось тошно от его страха, захотелось сжать ладонь в кулак да так стукнуть по прикрытому каской затылку, чтобы в плешивой голове связиста зазвенели куранты.
– Кто это? – голова рядового Ивлева высунулась из-за кучи щебня. Костя облегченно вздохнул. Микола Ивлев считался в батальоне старослужащим. Прошедшим летом вместе с Фроловым он выходил из окружения. Проделал весь страшный путь от Киева до Подмосковья. Здесь, над Ростовом, Ивлев вышел из самолета следом за Костей.
– Чего разлеглись? Жив, Липатов? Кто это?
Связист поднял голову, улыбнулся. Видимо, рядовой Ивлев был ему знаком.
– Та это ж я, Менахем!
– Ливерпуль? Жив, пархатый?
– Сам ты хохол!
Ливерпуль поднялся. На его чумазом лице сверкала белозубая улыбка.
– Фролова видел?
– Та видел. И он меня видел. Так повидались.
– А других? – встрепенулся Костя. – Луценко, Верещагина…
– Да бог им в помощь, если не убиты, – просто ответил Ивлев.
– Та я много трупов видал. Лежат один на одном. Я в лица им не заглядывал.
– А ты? – Ивлев уселся рядом с ними, протянул Ливерпулю фляжку.
Менахем громко глотал, посапывал, утирал рукавом телогрейки рот.
– Не жадничай! – проговорил Ивлев. – Оставь воды-то. Чай не один ты еврей на свете.