Мосты в бессмертие - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Беспалова cтр.№ 12

– Фу ты, деревенщина! – обиделся Телячье Ухо. – Вчера бороду сбрил, а туда же рассуждать! Сам-то не старообрядец ли? Ну-ка, перекрестись, или не веруешь?

– По уставу! – рявкнул лейтенант.

– Рядовой Спиридонов, – отозвался сибиряк. – Владимир Епифанович. А тебя, хмырь костлявый, я поперек морды перекрещу.

– Отставить разговоры! – рыкнул лейтенант. – Николай Ильич! Всем выдать обмундирование и вручить каждому по экземпляру войскового устава для изучения. Да не копайтесь же вы, старшина! Нам предстоит за пару дней сделать из этого сброда дееспособную войсковую часть!

Старшина не замедлил явиться со стопкой потрепанных брошюр.

– Это вам, братва, заместо картишек, – он сунул по брошюре в руки Телячьему Уху и Косте. – А для тебя, сибиряк, эта книжица теперь, как святое писание. Учи наизусть.

– Как величать тебя, отец? – спросил Спиридонов, болезненно кривясь.

– Лаптев моя фамилия. А имя – Николай Ильич. А ты не кривься, сибиряк, а привыкай. Может, тут у нас воздухи не так чисты, как в твоих чащобах. Зато народу больше. Нескучно будет с нами, сибиряк. Обещаю.

* * *

Костя снял пальто. Еще раз проверил карманы – не завалялось ли чего.

Он развернул измятый, завалявшийся листок – аннушкино письмецо. На обороте выгоревшего рецепта детской микстуры от кашля бисерным мальчишеским подчерком Аннушка написала:

Здравствуй любимый! Мы не всякий вечер ночуем в Голутвином, дома. А потому решилась написать тебе перед уходом на рытье акопов. Ты уж неделю как пропал, и я волнуюсь. Потому решилась писать.

Там, на заставе, приходится работать и по 12, и по 14 часов. Когда как получится. От лопаты ломит руки и ноги. Зато не так ужасны бомбежки. Ночуем часто у крестной, Анны Ильиничны. Это та женщина, с Донского проезда. Помнишь, мы заходили в ней весной и она нас вином угощала?

Я очень периживаю нашу ссору. До сих пор не магу понять, почему ты так взъерипенился. Сергей мне совсем не интересен. Я люблю тебя лиш одного. Весь район об этом знает и только ты сомневаешся. Пока мы роем окопы для доблесных защитников отечества тебя могут презвать. И от этого меня охватывает ужасная тоска. Если уж мы больше не свидимся до самой победы знай – я люблю тебя. Я уж отдала тебе самое дорагое что ни есть у каждой девушки. И в сражении и в бою помни: никому больше я этого не дам!

Вечно преданая тебе Анна.

Досадуя на грамматические ошибки, Костя размышлял, что бы такое сделать с запиской. Порвать? Рука не поднималась. Оставить при себе? Но тут он с ужасом представил, как торжествующий победу враг снимает с его растерзанного, мертвого тела это послание первой и не столь уж невинной любви. Представил себе плакатного эсэсовца, эдакого удальца в лихо надвинутой на брови каске, воняющего сапожной смазкой и шнапсом, тертого вояку, искушенного не только в воинской науке, но и в любовных утехах. Вот он читает Аннушкино послание, вот заливается похабным хохотом. И Костя достал из кармана гимнастерки спички. Аннушкино письмо обожгло его пальцы, прежде чем невесомым пеплом улететь в холодное, пропахшее пороховой гарью небо…

Они ушли из Киева пятого июля. Гаша впоследствии плохо помнила их путь от Поварской слободы до Горькой Воды. В памяти отложились странные и удручающие метаморфозы, произошедшие с ее матерью, Александрой Фоминичной, считавшейся в их семейном кругу записной модницей. Даже после того, как в 1940 году бесследно пропал отец, мама не рассталась с пристрастием к комфортной и благоустроенной жизни. Жизнь Александры Фоминичны заполняла суета: преподавание энтомологии в университете, летние практикумы со студентами, театральные премьеры, парикмахерская, портниха, косметический кабинет. Гашина старшая сестра Евгения называла это буржуазными привычками, а сама Александра Фоминична – достойным дамы и полезным для общества времяпрепровождением. Александра Фоминична, несмотря ни на что, продолжала верить в человеческую порядочность, здравый смысл и трудолюбие.

– У меня три ангела хранителя, – говорила она Гаше. – Они распростерли надо мной благоуханные крыла!

Евгения рано вышла замуж и отдалилась от ветреной матери и вечно занятой, замкнутой сестры. С рождением Лены и особенно Оли они и вовсе стали редко видеться.

Гаша с первого раза провалила экзамены в медицинский институт и устроилась работать в больницу санитаркой. В следующем, 1940 году решила поступать на вечернее отделение, и это ей удалось. Конечно, приходилось нелегко: днем пропахшая карболкой больничная лаборатория, вечером – лаборатория учебная, лекции, семинары. Гаша в семье считалась «гадким утенком» – высокая, угловатая, замкнутая.

– Она нашла себе достойное применение, – говорила о младшей дочери Александра Фоминична. – С такими внешними данными и складом ума ей не просто будет найти себе достойную пару. А так…

Это «так» поглощало Гашу целиком до тех пор, пока на Киев не упали первые бомбы.

Тем временем Александра Фоминична, казалось, и думать забыла и о дочерях, и о внучках. Как-то Гаша, между делами и занятиями, услышала краем уха, будто ее мать встречается с мужчиной, возраст которого ненамного превосходит года ее старшей сестры, Евгении. Они стали редко видеться и еще реже говорить друг с другом. Так продолжалось, пока в их город не пришла война. Александра Фоминична и ушла из Киева в платье из хорошего крепдешина неброской расцветки, в летней соломенной шляпке, в туфлях, сшитых на заказ хорошим киевским мастером. В дороге, на тяжелом, запруженном беженцами пути от киевских предместий к Запорожью, она сменила модельную обувь на кирзовые ботинки, а шелковое платье на простую, без притязаний на стиль одежку младшей дочери. Льняные юбка и блузка с гашиного плеча сидели на Александре Фоминичне, как на корове седло. Большая, ой большая выросла у нее дочка! Широкоплечая, костистая и… надежная. Но, с другой стороны, в таком гардеробе была и своя польза. Модные шмотки удалось в пути выменять на самое необходимое. Простая одежда, в прошлой ее жизни уместная лишь для работы на дачном огороде, позволила ей чувствовать себя комфортно в унылой, напуганной толпе, заполнившей в те дни дороги, ведущие на восток. Однако сама Александра Фоминична к унынию не имела таланта. Она не жаловалась, когда приходилось по нескольку километров тащить усталую Олю на руках. Она не выказывала страха, когда им приходилось искать убежища в покинутых, выгоревших селениях. Ее не пугали ужасы переправ, когда вздыбленная тяжелыми бомбами вода потоками обрушивалась на них. И внучки брали с нее пример, терпели, не поддавались усталости и страху.

– А голодать полезно, – говорила им бабушка. – Честно говоря, я поразилась, увидев тебя после долгой разлуки, Лена! На что это похоже? Щеки видно из-за спины! К чему готовила тебя твоя мать? Булочнику в жены? Совсем другое дело теперь.

И Лена сосредоточенно пережевывала подсохший мякиш сероватого хлеба, скупо смазанный волглым маслицем. И Оля безропотно ела пахнущую тиной рыбную похлебку, щедро подаренную им чужим, грязным дедком – простым рыбаком.