Кризис самоопределения - читать онлайн книгу. Автор: Бен Элтон cтр.№ 73

– Новый поворот, Хейли? – переспросил Дейв, который по юридическим делам и подобной же мути. – Зажигательно, по-моему.

– Пока тут не про “зажигательно”, Дейв, – отозвалась Хейли. – Тут пока про беспросвет. Наша программа всю дорогу ехала на половом напряжении, но, спасибо Джемайме-Вечной-Драме и тому, что из-за нее мы влезли не той ногой в историю, мы это напряжение забросили и собрали островитян с мятущейся сексуальностью. Предлагаю оставить попытки выдоить чахлые капли сплетен из смутного интереса мужчины-гея к гендерквиру, за отсутствием лучших вариантов, и найти что-нибудь еще, что заинтересует нашу аудиторию. Думаю, надо бросить поиски сексуального напряжения и взяться за напряжение социальное.

– Социальное напряжение? – переспросил Дейв. – Гениально. Фантастически. Хотя, если честно, я не врубаюсь. В каком смысле?

– Сейчас у нас есть тусовка развеселого радужного турья, которое не нарадуется друг на друга и свое квирное то и гендерное сё и что они все из себя такие, блядь, терпимые – уважают, блядь, все буквы алфавита поровну.

– Что, по-моему, очень-очень мило, – вставила Дейзи.

– Заткнись, Дейзи.

Теперь глаза у Дейзи начали намокать.

Хейли плевать хотела.

– Нам не надо “мило”, Дейзи, моя наивная зайка из Поколения Чмоттер, – нетерпеливо проговорила Хейли. – Из “мило” получается говно, а не телик. “Большой Брат” и “Я – знаменитость” ^[132] завоевали весь мир не тем, что были “милые”. Им это удалось, потому что они были злоебучими. Давили на то, что раздражает. Делали так, чтобы люди выглядели эгоистичными и самовлюбленными. Вот чем нам предстоит заняться. Если нам не удается заставить эту братию лизаться, мы вырулим так, чтобы они друг друга возненавидели. Заставим играть в игры, где одно чертово самоопределение бодается с другим. Назовем это Алфавитной войной! Уморим голодом, чтоб они злились друг на дружку за еду. Мы их напоим, чтоб к позднему вечеру становились слезливыми и сердитыми. Мы их разделим, смешаем, вывернем наизнанку и отымеем им мозги. Вот что мы сделаем.

Хейли была в своей стихии.

Генерила.

Выдавала на-гора.

Вот почему она – колосс отрасли с Серебряным призом Содружества Британской академии в сортире.

– Про эпоху самоопределений одно нам известно точно: все хлещутся своей терпимостью. Все выплясывают по улицам в блестящих бикини и обнимаются, потому что все такие, блядь, терпимые. Все разбрасываются сердечками, ставят лайки и развешивают радуги по всему Фейсбуку и рисуют смайлики на своей, блядь, пенке от латте, чтобы все железно знали: все кругом обожают всё и вся и, что самое главное, правда-правда терпимые. Ну так давайте докажем, что ни фига, а? Давайте докажем, что человечество, по сути, состоит из мерзких, злобных, самовлюбленных, гнусных ПЁЗД. Каким бы ни был у них гендер или их, блядь, драгоценная сексуальная ориентация, они все ПЁЗДЫ. Мы все пёзды. Вперед, крушить эту блядскую радугу!

Поезд прибыл с опозданием на шесть часов. Клегг с Мэтлоком зашли в вагон и отыскали свои заранее забронированные места, которые чудом никто не занял. Первый класс, между прочим. Ну и что, блин. Пусть пресса ноет, если хочет. Они работают. И тележка с закусками предполагалась – громадный плюс.

– Пиво и сосиски в тесте, – сказала Клегг. – Пища богов. Ваше здоровье.

Они выпили и некоторое время жевали молча, погрузившись каждый в свои мысли. Интернет в поезде был, и Клегг подумала было взяться за телефон, а затем приняла суровое, но благодатное решение смотреть в окошко. Камбрийская провинция – волшебство. Клегг огляделась – любуется ли кто-нибудь еще, кроме нее? Никто. Почему люди пялятся в свои телефоны без передышки? Почему сама она пялится в него? Не придется ли ей когда-нибудь оглянуться на свою жизнь и осознать, что жизнь эта, в общем, упущена – из-за глазения в телефон? Клегг ощутила внезапный порыв сказать что-нибудь, встать, обратиться ко всему вагону, призвать всех посвятить виду за окном пять минут и посмотреть, не почувствуют ли они себя лучше. Ничего такого она, конечно, делать не стала.

И тут ее мысли прервал Мэтлок:

– Ну и как там все прошло с мамой Латифы?

– Что? – Клегг на миг растерялась, не понимая, о чем речь.

– Ну это все. Мать убитой черной женщины. Ты ходила к ней передать наши соболезнования.

– А, да. Ага. Очень печально.

– Еще б.

– И такое жуткое здание. Немудрено, что она обижена на полицию. Сразу видно, полиция туда вообще не суется.

– Да уж конечно. Я б тоже не захотел, будь я молодым легавым. Теми кварталами заправляют банды. Короче, спасибо, что сходила.

Разговор прервался. Клегг заметила коров. Множество коров. Часто ли видишь коров? Да никогда – в том числе и в провинции, если все время таращиться в телефон. И тут ей вспомнилось кое-что занятное.

– Вот что, – сказала она. – Помните тот сыр-бор? Заваруху с #ЯЭтоЛатифа, по поводу которой Дженин из пресс-отдела вся разволновалась? Собственно, причина, почему от нас вообще потребовалось ходить с соболезнованиями?

– Ага. Мощно было, да? Для своих пятнадцати минут.

– Ну вот она его не заводила.

– Кто?

– Мама Латифы.

– Правда? А я решил, что это она.

– Ага. И все так решили. Но это не она. Что любопытно, подумала я. В смысле, горе у нее частное, личное. Каким оно было когда-то. Публичное горе в этом случае – явление интернетное. С самого зародыша то горе взялось из виртуального, а не реального источника. Кто-то его произвел.

– Ага. – Мэтлок задумался. – И последующую ярость.

И впрямь любопытно. И, как Мэтлоку показалось отчего-то, значимо. Он задумался, отчего.

– Занятно то, – продолжила Клегг, – что мама Латифы решила, будто кампания “Англия на выход” завела тот хештег.

– Господи. Правда? Странно это, не? Черп и Аррон? Не то чтобы они очевидно сердобольные. Плохо себе представляю, что им есть дело до чужих бед.

– Верно, – согласилась Клегг. – Сострадание – не очень-то про них.

– Тогда что их референдумной кампании за дело до Латифы или ее мамы?

– Фиг знает. Может, она просто неправильно поняла. Бессмыслица какая-то.