Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 39

— Страстно жажду слышать, прервал встречу с Андреем Александровичем и к вам несся… Тот даже на меня обиделся. Но я говорю: «Творчество Евгении Александровны — живительный источник, врачующий мою душу, изболевшуюся от страданий народа». Так и сказал, ей-богу!

— А что Аргунов?

— А что он? Отвечает: «Понимаю вас! К сожалению, партийные дела требуют моего участия в важной конспиративной встрече».

— Жаль! Но главное — вы с нами, милый Иван Николаевич! — Обратилась к гостям: — Итак, господа, начинаем. Позвольте представить вам нарочно приехавшую на наше заседание Иду Фабер, она преподаватель музыки из Варшавы, автор хрестоматии школьного пения.

Под жидкие аплодисменты к роялю подошла рослая, поджарая особа в темных одеждах и с толстой серебряной цепью на шее. У нее были красивые черные глаза, длинная шея и клювообразный нос, что делало ее похожей на ворону.

Дама из Варшавы встала у рояля, сквозь толстые стекла очков внимательно оглядела всех присутствующих, словно желая навеки запечатлеть в своем сердце. Особенно долгий взгляд остановила на Азефе. Заговорила тем особенным скрипучим и решительным голосом, какой часто бывает у литературоведов и музыкальных критикесс:

— Господа! Уроки пения в школе служат высоким целям совершенствования человеческой природы для развития разума, энергии, творческого духа, развития и выработки разумной, сильной и свободной личности. Наконец, уроки эти служат для развития чувства правды жизни, составляющих красоту человеческой природы. Стройный, обдуманный во всех подробностях репертуар сообразно возрасту, социальному положению и музыкальной подготовки ребенка является естественным этапом развития духовной независимости и свободы индивидуума. Принимая во внимание…

Азеф задремал. В ушах раздавался каркающий голос. Потом, словно издалека, донеслись звуки рояля, и Азеф с трудом раскрыл глаза. Дама из Варшавы долбила по клавишам и пела все тем же вороньим голосом:

В сыром бору тропина, тропина,

По той тропе галка шла, галка шла,

За галицей соколик, соколик,

Поймал галку за крыло, за крыло,

За то крыло правое да за правое,

За перышко сизое, сизое.

— Постой, галка, не скачи! Не скачи!

— А ты, сокол, не держи, не держи!

— А я галку выпущу, выпущу,

Крылья, перья выщиплю, выщиплю,

Раскидаю перышки, перышки, перышки

Да по чисту полюшку, полюшку.

Пение было окончено, снова раздались жидкие хлопки. Ида сказала:

— Как вы поняли — песенка призывает к свержению самодержавия. На имперском гербе-то — орел! Вот его перышки надо раскидать в полюшке… Я было включила в сборник и «Вихри враждебные», но цензура-дура исключила эту замечательную революционную песню.

Пока сокол выщипывал перья у галки, Азеф подумал: «На этих дур нет Петра Великого, а лучше — Ивана Грозного. По струнке бы, собаки, ходили, сапоги хозяину лизали бы, а теперь, вишь, „раскидаю перышки по чисту полюшку“. Ох, распоясались все эти фаберы-маберы, да и все остальные тоже. Кстати, когда Ратаев отдаст деньги за апрель? Надо потребовать решительней, нечего с ним миндальничать!»

Азеф подошел к даме из Варшавы и патетически воскликнул:

— Ваши песни, Ида, разбудят в детских сердцах жажду свободы! Потомки вспомнят вас с благодарностью…

Ида вдруг прижалась к плечу Азефа и пролепетала:

— Благодарю, благодарю! У вас чуткое сердце и благородная душа.

Потом Женечка часа два читала свои рассказы из жизни крестьянских детей. Азеф уже жалел, что не ушел сразу, едва деньги опустил в карман. Он несколько раз засыпал, а один раз, кажется, малость всхрапнул, потому что, пробудившись, увидал направленные на него ожившие, повеселевшие лица.

Потом был отличный обед. Азеф пил дорогие французские вина.

Ида из Варшавы преподнесла Азефу большого формата книгу с картинками — «Ида Фабер. Родные песенки». Твердым размашистым почерком на титульном листе махнула: «Ивану Николаевичу — прогрессивному человеку, ценителю музыкальной культуры, с сердечным трепетом и восхищением…»

Азеф продолжал потешаться:

— Такая трогательная надпись! — Он прижал книгу к груди. — Этот шедевр станет моей настольной книгой до могильного исхода.

Ида растроганно отвечала:

— Жаль, если судьба нас разведет! — и прижалась к Азефу так, что тот ощутил ее небольшие груди.

В нем вдруг зашевелилось желание. Продолжая обнимать Иду, прикинул: «В одиннадцать вечера у меня встреча с Ратаевым в „Альпийской розе“ на Софийке. Сейчас половина шестого, вполне успею полежать на кушетке с этой музыкальной кикиморой». Сказал:

— Сударыня, разве нам сегодня надо разлучаться? Приглашаю вас на кофе.

— Куда? — Она смотрела на него глазами давно не удовлетворявшейся женщины.

— В Москве есть много прелестных уголков.

Ида согласно кивнула, и ее глаза засветились жаждой разврата.

Женечка наставляла гостей:

— Просьба, господа, расходиться конспиративно, через черный ход поодиночке и в разные стороны. — Игра в конспирацию девице казалась очень романтичной. Она обратилась к Азефу: — Иван Николаевич, вы, наверное, нынче скучали?

Азеф сгреб в объятия Женечку, задышал ей в ухо:

— Я буду, божественная, скучать только о вас. Каждый день, проведенный без вас, — мука беспрестанная.

Женечка вдруг спохватилась:

— Подождите минуту, у меня для вас еще кое-что есть!

Она удалилась в соседнюю комнату и тут же вернулась, держа в руках золотой перстень с агатом в обрамлении нескольких бриллиантов. Слабо улыбнулась:

— Я предчувствую близкую разлуку! Вспоминайте меня иногда. — И надела ему перстень на средний палец правой руки.

Азеф благодарил и еще раз заверил:

— Я очень буду скучать о вас, Женечка!

Азеф вышел на улицу. Возле подъезда уже ждала коляска, в ней сидела Ида. Азеф ткнул тростью извозчика в спину:

— Идол, гони на Софийку!

* * *

Коляска поднималась на Лубянскую гору, когда Азеф обнял Иду. Она вдруг на глазах всего этого уличного гама, среди пролеток, движущейся толпы на тротуарах вакхически подставила ему полуоткрытый рот, и он не удержался, долгим поцелуем присосался к нему.

Она засмеялась коротким смешком и в припадке начавшейся близости неосмотрительно призналась:

— Я видела, как Женечка вам передала пакет. Можно относительно этих денег сказать правду?

Азеф настороженно произнес: