Наконец Грейс разжала руки и отодвинулась. Наши глаза снова встретились.
– Ложимся? – с легкой улыбкой спросила она.
Я продолжал ее обнимать. Руки Грейс легли поверх моих.
– Конечно.
Мой голос звучал глуше обычного – сказывалось недавнее эмоциональное напряжение. Кивнув мне, Грейс высвободилась из объятий и отправилась в ванную.
Раздеваясь, я продолжал раздумывать над первопричиной перемены в настроении Грейс. Эти мысли грозили испортить сон. Сбросив на пол джинсы и рубашку, я постарался отбросить вместе с одежой и эти мысли. Грейс вернулась из ванной и с тихой улыбкой прошла мимо меня к кровати.
– Теперь я туда загляну, – сказал я.
– Не задерживайся.
Когда я вернулся, Грейс уже лежала на здоровом боку, разглядывая одеяло. Я задул свечи и тоже лег. Уже в темноте я поймал на себе взгляд Грейс.
– Грейс, у тебя все нормально? – спросил я, нарушив данное себе обещание не приставать к ней с расспросами.
– Конечно. Все в лучшем виде.
В соседних хижинах еще горел свет. Отблесков хватало, чтобы видеть силуэт Грейс.
– Может, я ошибаюсь… Мне показалось, что весь вечер ты была такая веселая, а под конец вдруг… – Я подыскивал верное слово. – Загрустила.
Грейс не отвечала. Молчание затянулось. Я даже подумал, что она уснула.
– Ты заметил.
Сказано было так, словно ее подозрения подтвердились.
– Конечно заметил.
Неужели она могла подумать, что я не замечу? Я даже немного обиделся. Я всегда замечал перемены в ее настроении. Не слыша ответных слов Грейс, я коснулся ее рук, проведя по костяшкам пальцев.
– Медведица, почему ты загрустила? – осторожно спросил я.
Ее грусть была для меня как удар. Ведь я изо всех сил старался сделать ее счастливой. Эта мысль пронзила меня только сейчас. Да, я изо всех сил старался сделать ее счастливой. Безумная мысль, если учесть, что в лагере Грейс оказалась не по доброй воле. Но остальное было правдой. Абсолютной правдой.
– Ничего особенного, – выдохнула она.
Я чувствовал: она врет. Внезапную перемену в ее настроении вызвала какая-то особенная причина. Пусть Грейс потом и вынырнула из грусти, это успокаивало меня лишь отчасти.
– Грейс…
Я умолк, но мой тон ясно показывал: я ей не верю.
– Хейден… – передразнила она меня и вдруг хихикнула. – Честное слово, ничего особенного не случилось. Как видишь, я снова в прекрасном настроении.
– Это сейчас, – промямлил я, досадуя на ее упрямство. – Жаль, что ты не хочешь мне рассказать.
Грейс тяжело вздохнула и, к моему удивлению, поднесла мою руку к губам и поцеловала костяшки пальцев.
– Я увидела… одну сцену, которая напомнила мне об отце. Но потом все прошло.
Ну вот и ответ. Чувство вины ударило по мне, как кинжал. Итак, Грейс увидела какого-то мужчину, напомнившего ей отца. Я почти ничего не знал о ее отношениях с отцом, но чувствовал, что она его сильно любит. И разговор Селта с сыном, когда они вторглись в мою хижину, подтверждал его любовь к дочери. Я снова почувствовал себя виноватым. Я единолично принял решение оставить Грейс в лагере и надеялся, что она останется.
– Хейден, только не начинай во всем винить себя, – твердо и рассудительно сказала Грейс. – Ты столько раз спотыкался на чувстве вины.
– С чего ты взяла? – лихо соврал я.
Даже в темноте мне были видны недоверчиво расширенные глаза Грейс.
– Я же чувствую. Ты снова готов себя грызть. Сколько еще раз мне повторять, что я счастлива с тобой, Герк?
У меня оборвалось сердце. Грейс словно читала мои мысли.
– Ты действительно счастлива?
Только бы ее слова оказались правдой. Если это игра и на самом деле ей здесь плохо… не знаю, как я выдержу такое.
– Я счастлива. Я люблю отца и буду скучать по нему. Я и брата люблю, но…
Она замолчала, продолжая буравить меня глазами. У меня внутри все переворачивалось. Показалось, будто сейчас она скажет что-то важное.
– Но… что?
– Но у меня есть ты.
Не знаю почему, у меня сжалось сердце. Я ожидал от нее других слов. Казалось, у меня нет причин досадовать на ее ответ. И тем не менее он меня раздосадовал. Я думал, она скажет те слова, которые я слышал только от родителей, но ошибся.
– Да, у тебя есть я.
Грейс и не подозревала, что я принадлежал ей целиком.
– И потому я счастлива.
Она не лукавила. Я увидел легкую улыбку на ее губах и прогнал досаду, сказав себе, что ожидаю невозможного. Не скажет она слов, которые я жаждал услышать. Я их не заслужил.
Грейс не скажет, что любит меня.
– Я тут кое о чем раздумывал, – сказал я, уводя разговор с опасной темы.
– И о чем же?
– Когда умирала твоя мама… ты успела с нею попрощаться?
Я подбирал слова, стараясь говорить непринужденным тоном. И зачем вообще я завел сейчас разговор об этом? Всего час назад Грейс была опечалена мыслями об отце. Но что-то заставило меня рассказать Грейс о том, что который день не давало мне покоя.
– Да, успела. В день ее смерти отец, Джоуна и я были рядом. Не знаю, каким образом мама узнала, что тот день – последний в ее жизни. Но мы все успели с нею проститься.
– Тебе повезло.
Я говорил то, что Грейс знала и без меня. Может, «повезло» – не самое подходящее слово, зато точное. Ей действительно повезло, и она успела проститься с умирающей матерью.
– А ты не успел, – тихо заключила Грейс. – Тебе было не до прощаний.
У меня сжалось сердце. Замелькали картины, которые только и ждали, когда я вспомню о них. Пожары, бомбы, кровь. Человеческие тела, падающие вокруг. Лица незнакомых людей. Знакомые лица. Лица тех, кого я любил. Сказать об этом вслух означало заново пережить давнишний кошмар. С годами страшные картины не потускнели и терзали меня ничуть не меньше, чем в детстве. Вихрь мыслей превратился в настоящий торнадо… Потом я почувствовал на щеке руку Грейс. Она возвращала меня назад.
– Да, не успел, – только и сказал я.
Грейс терпеливо ждала, не зная, соглашусь ли я продолжать. Я резко втянул воздух и попытался унять тупую боль, возникавшую всякий раз, когда я говорил о родителях. В такие моменты я становился невероятно слабым, но ничего не мог с собой поделать.
– Представляешь… вот они бегут со мной к спасительному мосту, а через мгновение отца убивает. И я знаю, что он мертв. Вот так… всего мгновение, и его не стало. Мы с мамой побежали дальше, но совсем скоро погибла и она. Мучительнее всего сознавать… что на их месте мог оказаться я. Пролети пуля на два фута правее или левее, и, возможно, в лагерь они бы приехали уже без меня.