Разнежившись от подобной мысли, Денис Васильевич с преувеличенным энтузиазмом приветствовал подкатившего к нему Кутайсова. Журналист был одет в серые спортивные брюки, заправленные в полосатые гетры, толстый вязаный свитер и ярко-белый шарф.
— Что же это вы без коньков, а? — весело заговорил он, пожимая руну уминающегося Винокурова. — Стыдно, дорогой, Денис Васильевич, стыдно!
— В чём мы меня упрекаете?
— Ну, как же… Что я вижу перед собой на катке? Солидного господина в шубе и с тростью, к которому так и хочется обратиться «ваше сиятельство».
— Ну и что из того? Обращайтесь, я не возражаю.
— Вы же всего только профессор, — не унимался журналист, — причём далеко не старый. А, хотите, я покажу вам бодрого старичка академика, который нарезает круг за кругом с таким усердием, что и мне за ним не угнаться?
— Когда вы назначали мне встречу, то не упомянули ни про какие коньки.
— Ну и что — их можно взять напрокат вон в том бараке, и там же оставить вашу шубу.
— Да, но ведь и катался я последний раз едва ли не в вашем возрасте, — с весёлой досадой отвечал Денис Васильевич. — Зачем же позориться перед юной дамой?
— Это серьёзное возражение, — согласился Кутайсов, лихо повернувшись вокруг собственной оси.
— Зачем вы просили меня устроить эту встречу, если я обо всём уже рассказал по телефону? — доставая портсигар и закуривая папиросу, спросил Винокуров.
— А затем, что дело плохо, — становясь серьёзным и прекращая перебирать ногами, отвечал журналист. — Ефимыч, чёрт бы побрал этого ненасытного фавна, разозлён не на шутку и теперь рвёт и мечет, требуя, чтобы я привёл к нему вашу прелестную фрейлину.
— Но это невозможно!
— Сам знаю. Но если я этого не сделаю, то он может принять свои меры.
— Какие ещё меры? И что он может сделать? — забеспокоился Винокуров.
— Да всё что угодно! Наш «святой старец» ведёт себя подобно Нерону, словно бы испытывая — есть ли предел человеческой мерзости и вседозволенности. Так что нам с вами надо спасать прелестную мадемуазель Васильчикову от его мерзопакостных поползновений... Где она, кстати?
— Кажется, вон туда подъехала её карета, — близоруко прищуриваясь, отвечал Денис Васильевич, указывая тростью в сторону Лебяжьей набережной.
Действительно, минуту спустя из указанного им экипажа выпорхнула стройная женская фигурка в длинной чёрной юбке, короткой чёрной шубке с белым горностаевым воротником и белой меховой шапочке. Пряча руки в белую горностаевую муфту — под цвет воротнику — и бодро скрипя снегом, молодая женщина быстро пошла по дорожке, направляясь к ним.
— Чёрт возьми! — восхищённо выдохнул Кутайсов, поправляя свой шарф. — Нет, Ефимычу мы такое сокровище ни за что не отдадим!
Денису Васильевичу крайне не понравилось это фривольное замечание, однако он сдержался.
— Здравствуйте, Елизавета Николаевна, — снимая шапку и нежно целуя вынутую из муфты тёплую ручку, церемонно поклонился он. — Позвольте представить вам Сергея Алексеевича Кутайсова. Прошлый раз у вас не было возможности толком с ним познакомиться.
— Очень приятно. — И фрейлина, отняв у него руку, протянула её журналисту.
— Целовать не буду, иначе могу растянуться прямо у ваших ног, — шутливо заметил тот, подъехав поближе и ограничиваясь рукопожатием. Да и не все обучены таким галантным манерам, как наш дорогой Денис Васильевич. Кстати, а мы не могли видеться с вами ещё раньше — на придворном балу?
— Наверное, — пожала плечами девушка. — Тем более что посещение балов является моей обязанностью.
Наблюдая за ними со стороны, Винокуров постепенно начинал беситься Какими взглядами они обменялись в первое же мгновение' У Кутайсова жадно блеснули глаза, а Елизавета слишком кокетливо склонила головку, отвечая на его глупости Кажем я, им была допущена самая непоправимая оплошность, которую только можно представить.
— Как ваши дела? — спросил он фрейлину, дабы снова привлечь её внимание.
— Плохо, — отвечала она. — Записка Распутина нисколько не помогла. Когда барон Будберг заговорил с императрицей, то она перебила его, запретив впредь упоминать в её присутствии имя моей бедной тётушки. Более того, Александра Фёдоровна даже просила меня передать ей настоятельный совет снова уехать за границу, издевательски прибавив при этом, что дым отечества явно не пошёл ей на пользу.
— И в чём-то она права, — невесело заметил Винокуров. А человек, которого выкуривают из отечества, вряд ли найдёт этот самый дым сладким и приятным. И, всё-таки я не понимаю главного — почему императрица оказалась так жестока?
— Тётка якобы ввела её величество в заблуждение, поэтому сама во всём виновата. Но это, конечно, неправда.
— Я не сомневаюсь, — вмешался журналист, — что старый чёрт Ефимыч уже успел подгадить.
— И что было потом? — продолжал допытываться Денис Васильевич.
— Тётушка пришла в такое отчаяние, что без моего ведома сама поехала к Распутину, дабы удовлетворить его гнусные желания. Но тот её грубо выставил, натравив всех своих приживалок, отчего у неё по возвращении домой сделалась настоящая истерика. Теперь она чувствует себя ужасно и постоянно плачет. Что делать, Денис Васильевич?
Винокуров мрачно пожал плечами и посмотрел на журналиста, как бы переадресуя этот вопрос ему. Кутайсов пребывал в странно-весёлой задумчивости, а потому не сразу заметил обращённые в его сторону взгляды.
Задумчивость эта объяснялась весьма просто — визит госпожи Новосильцевой к Распутину происходил не совсем так, как об этом поведала её племянница. Тамара Антоновна Новосильцева представляла собой недалёкую и истеричную, но при этом очень красивую темноволосую маленькую женщину с роскошным бюстом и пышным задом. Единственным недостатком её фигуры были коротковатые и толстоватые ноги, однако Распутин, который по примеру Фёдора Павловича Карамазова не пропускал ни одной юбки и готов был облагодетельствовать своим вниманием даже Лизавету Смердящую, уж никак бы не стал отказываться от такой, пусть даже немолодой красотки, как Тамара Антоновна!
Поэтому дело было так: Новосильцева прорвалась в кабинет Распутина через толпу его приживалок. Здесь она задрала юбки, спустила панталоны и с ходу бросилась на постель, зарывшись головой в подушки. Увидев перед собой стоявшую на четвереньках женщину с обнажённым задом, «святой чёрт» немедленно принялся расстёгивать штаны. Однако ему помешала ворвавшаяся вслед за Новосильцевой толпа разъярённых женщин, которые громко возмущались «наглостью» Тамары Антоновны, посмевшей «пролезть вне очереди».
В итоге всё закончилось грандиозным скандалом, послушать который под окнами квартиры Распутина собралась столь большая толпа зевак, что городовым пришлось их разгонять. Кутайсов узнал об этом скандале из первых рук — а именно от личного секретаря «старца» Симановича, который благоволил журналисту за его неоднократные и весьма язвительные выступления по поводу знаменитого дела Бейлиса, тянувшегося с весны 1911 года и закончившегося всего два месяца назад.