Хазарский пленник - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Сумный cтр.№ 48

Вышла замуж за императора Лакапина, Романа Второго. Пережила его. Любила и до сей поры любит. Как можно не любить человека, с которым делишь ложе? Он был славный. Добрый, слабый, смешливый. С ним приятно в безделье, весело на праздники, но страшно в годы испытаний. А у империи каждый год новые беды, новые враги. Легкомысленный правитель — не просто обуза. Язва, приносящая погибель всему организму.

Умер быстро. Почти не страдал, до последнего дня верил, что вскоре встанет, сходит в бани, отлежится и всё забудется. Да, да, Роман Лакапин никогда не умел делать выводы, не учился даже на бедах. Готов всё забыть, снова заниматься легковесной болтовнёй, суетой, видимостью.

Умер. Если отбросить страх, придётся признать: смерть — всего лишь кража нескольких лет жизни. Сколько ему оставалось? Десять? Пять? А сколько бед он мог натворить бессмысленными указами, противоречивыми распоряжениями? Сколько сотен или тысяч жизней укоротил бы?

Вышла замуж за Никифора Фоку. И несколько лет была счастлива. Училась разумной жестокости, милосердной лжи, твёрдости устремлений. Стар был Фока, стар. Может, всё и сложилось бы иначе, если бы не напористый вездесущий Цимисхий. Если бы не горячий нрав и любвеобильность армянина. Да, в постельных утехах он не знает равных, не терпит дремотной ласки и не способен сдержать пылкие порывы.

Вот и Фоки уже нет в живых. Лишь могилы любимых мужей здесь. Она часто бывает на кладбище и замечает, как место обитания умерших ширится, пополняется камнями, а город живых, наоборот, стоит на грани разрушения. Мельчает.

Здесь тихо и пустынно. Солнечные лучи беззаботно ласкают листву тополей, искрятся на веточках туи, превращают опавшие жёлуди в весёлое золото. Природе нет дела до камней, до начертанных дат и скорбных эпитафий. Трава прорывается на тропинки, вьюнок оплетает тую, и даты на непрочном песчанике стираются дождями.

Да это могила какой-то матроны.

«Здесь лежит мать двух сыновей, так и не успевшая родить дочь. Ей было тридцать пять. Вспомни её, путник, и не теряй времени понапрасну».

Да, не теряй... легко сказать, а ведь вся жизнь — это напрасная потеря времени. Что важного она сделала вчера? Что сумела изменить? Поступок? За последний месяц она свершила хоть один поступок? Ругалась с прислугой? Наказала раба? Спорила с Цимисхием о политике? Пустота...

«Я был ничто и теперь стал ничто. Прохожий, ешь, пей и веселись». У камня густая трава, успела засохнуть высокая шляпка тысячелистника. Зелень уже отгорает.

Вот-вот, в этом вся мудрость простолюдина. Ешь, пей, веселись. Как будто выпитое придаёт жизни смысл, как будто съеденное на пиру возвеличивает.

Анастасия свернула в сторону более старых могил, там площадки покрыты камнями, там на высоких плитах уже успел появиться зелёный налёт, мох приживается даже на мраморе, находит щели, селится в щербинах основания.

«Прохожий, здесь лежит торговец. Он никогда никого не обвешивал и не обманывал. Будто сейчас ему не всё равно».

Да, она помнит этого высокого весёлого грека. Он начинал с торговли овощами, позднее сделался хозяином рынка, стал ростовщиком, но не успел насладиться плодами своих усилий.

Не успел. Матрона не успела родить дочь. Он не успел отдохнуть. Или сейчас отдыхает?

«Человек никакой другой жизни не теряет, кроме той, которой жив; и живёт лишь той, которую теряет».

Стоик. Здесь прах стоика, унылого писаря, которого она при жизни не удостоила ни одним добрым словом. Надо же, придумали поместить на его камне философское изречение. Может, друзья? Она плохо знала писаря. Совсем не знала. И не желала знать. Не выделялся ничем, ни мускулистостью тела, ни ухоженностью рук, глаза вечно тоскливые, скорбящие. Плохие зубы. Вот только взгляд... да, верно, он всегда глядел сквозь неё. Видел императрицу, красавицу, о которой шушукался весь город, но не возжелал. Да, это воспринималось как обида. Не замечает, совершенно не обращает внимания, вот неблагодарный. Да кто он такой? Теперь можно признаться, он был никем, но хотя бы понимал это. Другие не понимают.

А вот и плита приближённого Романа, паракимомена ^[12] Георгия. Надпись весьма коротка, но в ней глубокий смысл.

«Моему кораблю не страшны никакие бури, но что толку, ведь он опустился на дно».

Да, этот корабль тоже не успел достигнуть цели. Никто не успевает, потому что человек не ведает цели. Да есть ли она?

Вот и могила Фоки.

Анастасия остановилась и недовольно вскинула руки, словно могла закрыться ветками ближнего куста от взгляда старика. Поблизости стоял патриарх Полиевкт.

Они поклонились друг другу, с вызовом, с неприязнью, которую трудно скрыть. Давние враги и соперники. Патриарх, властолюбивый и костлявый старик, и цветущая красавица, чьи советы нередко губили начинания религиозного владыки.

— Что скажешь, Анастасия? — спросил старец, приближаясь к каменному барьеру, отделяющему площадку и могилу императора от ближних участков.

— Ничего. — Она поджала губы и некоторое время держалась. Спорить с владыкой не нужно. Бесполезно. Они никогда не поймут друг друга. Сколько уж говорено, сколько оскорблений и угроз выслушано, а проку?

— Тебя так и тянет на кладбище, да? Слышишь голоса мёртвых? Занимаешься бесовщиной? Прячешь пластины ^[13] с именами врагов?— грозно хмурит седые брови Полиевкт.

— Прекрати, — недовольно фыркнула Анастасия. — Мы здесь одни. Для кого стараешься? Или уверовал в своё величие? Будешь порицать меня от лица церкви? Так ведь всё впустую. Нет никакого Христа, как нет Юпитера или Зевса. Бог один, и не тебе, дремучему, говорить от его имени!

Старик отшатнулся, прищурил выцветшие очи и не нашёл, что сказать. Злость стянула его губы в тонкие полоски, и он запоздало прошипел:

— Ехидна! Все вы порождение греха! Всё твоё достоинство — суть разврат. Разврат твоё оружие, твоё ядовитое жало. Вертишь вместилищем греха и сбиваешь мужей на тропу порока. Но недолго осталось. Недолго. Смерть Фоки ещё отзовётся!

Анастасия отвернулась и пошла по тропинке, не желая состязаться в громогласных криках с патриархом. Смешно уподобляться сумасшедшему, смешно и нелепо.

— Думаешь, никто не ведает о твоих грехах? Блудница! Чем станешь вертеть в старости? Кожа одряхлеет, глаза потеряют блеск. Не поможет ни сурьма для ресниц, ни хиосская мастика для лживого рта. Кого соблазнишь мерзкой плотью?

Она не выдержала. Остановилась. Глянула через плечо на старика, исходящего злобой, и ответила: