Хазарский пленник - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Сумный cтр.№ 100

Поумнеет? Хотелось бы. Рахиль устала от такой жизни. Вместо царской роскоши и приволья, о котором ей шептали в Атиле, угодила в нищету и унылость, утонула в омуте одиночества, а тут ещё Канадак давит, подскажи Владимиру то, вызнай это, и Чемак частенько пользует как наложницу, наспех, лишь бы утолить голод, ведь он здесь живёт без семьи. Иногда он даже не раздевал её, улучив момент, ставил на колени и поспешно заставлял ублажать ртом, как последнюю блудницу, которой платят коркой хлеба или дешёвой медяшкой. Что обещания? Ведь вслед обязательно прозвучат требования: вымоли у мужа, выскажи ему, выпроси. Всем нужна не она, а Владимир. Только разве муж слушает? Разве она способна увлечь его советами? Вот и сейчас она катит куда-то, подпрыгивая на ухабах, в старой телеге, скрывая своё городское платье, в надежде вырвать кусочек воли! Да, она хочет воли! Она желает княжить, а не бояться всех в собственном доме! Ведь нынче она живёт как наложница захудалого купчишки, ей-богу! Смешно, но раньше, пока она совсем не понимала русской речи, к ней относились терпимей, уважительней. А сейчас, слыша её неправильный говор, сразу обращают внимание, умолкают, сторонятся. Давно хотела бросить всё и уехать. Но кто позволит? Владимир норовист, оттого страшен. У него свои понятия о праведном, совсем не такие, как у евреев. Евреи всегда в первую очередь заботятся о семье. Семья свята. Что там законы, что уложения государства? Всё делается во благо семьи, всегда, а нарушать законы и порядки не грех. Что для верующего в Яхве порядки людей? Но Владимиру важны его почины, уложения, важней даже блага родных. Чем иначе объяснить ярость, вызванную постройкой бань?

И с Чемаком спорить нельзя, много знает, никогда не угрожал Рахили открыто, но отказа не потерпит. Кто она для Чемака? Никто. Удобная вещь, и только. Если расскажет Владимиру правду, ей конец. Нет, об этом лучше не думать. Оттого она так скоро согласилась с земляком, ведь сама хотела вернуться к родному очагу, сама хотела другой жизни, другого отношения со стороны Владимира. Пусть покрутится, пусть повертится в городе, гадая, вернутся ли его жена да будущий наследник или нет!

Колесо соскочило в ямку, тело вновь ухнуло вниз, удар отозвался в костях и напряжённом животе, вызвав стон Рахили.

— Вы совсем сдурели? Хотите выкидыша? Куда летишь?! — не сдержалась она. Возница оглянулся, прищёлкнул языком, пренебрежительно хмыкнул и даже не потрудился ответить.

Рахиль огляделась. Небо пасмурно. Утро не сулит смены погоды. Ветерок пока несильный, приятный, но тёмные облака всё ниже. Кажется, вскоре зарядит монотонный мелкий дождь, а то и со снегом. Первый снег всегда липок, противен.

— Остановитесь! — потребовала Рахиль, приметив впереди журавль над срубом захудалого колодца. — Устала! За что мне эти муки?

— Не шуми, женщина, — не повернув головы, сказал, как сплюнул, возница. Небрежно швырнул на подол беглянке флягу с кислым вином, которое она уже пробовала за столом. Тогда ещё был рядом Чемак, тогда слуги вели себя иначе. Но сейчас она осталась одна и не понимала происходящего. — Выпей и усни. Тебе же легче!

Колодец выгорел на солнце, сер, как всякая деревина, доступная дождям и снегу. Ведёрко болтается, прутья ивы стягивают плотно подогнанные дощечки, здесь часто пускают в ход лыко и прутья, народ живёт в лесных краях, берёт, что может. И, глядя на мелкий, наверное, пахнущий тиной колодец, на россыпь гнилых яблок дички, часть которых упала в воду, Рахиль едва не разрыдалась. Вот и её жизнь такая же, мелкая, никчёмная, серая. Куда она едет? Зачем? Разве Владимир поймёт её? Разве простит? Случись выкидыш, кому она будет нужна? Раздавленная, как лягушка с рыжим брюхом, попавшая под копыта у колодца. Нет, такая поездка ей не под силу, да и не к добру, не к добру!

— Остановись! Я сказала! — нетерпеливо вскрикнула Рахиль, не привыкшая повышать голос. — Хватит. Дальше не поеду! Живот прихватило! Глупая затея... хватит, кому сказано!

Но возница уже не слушал её. Сзади подоспели всадники, чья роль Рахили неведома. Передовые осматривают дорогу, ищут броды, могут предупредить о какой-то опасности, а вот к чему заслон позади? Говорили быстро, мешая слова, и она многого не уловила, но догадалась о главном — появились преследователи. Скорей всего, посланные Владимиром. Она вздохнула, снова из её затеи ничего путного не получилось. Но с другой стороны — так легче. Хватит уж искушать судьбу, ребёнок не сливки, трясясь на колдобинах, масло не взобьёшь!

Не успела и слова сказать, как старший из приставленных к ней помощников накинул ей на плечи мешок и прижал к днищу телеги, нашёптывая:

— Лежи тихо! Ни звука, слышишь? Пискнешь — все пропадём!

Поверх мешка бросили слой сена, труха сыпалась в глаза, щипало в носу.

Колёса вновь заскрипели с натугой, хлипкое сооружение накренилось, лошади всхрапывали, с трудом преодолевая сырой грунт, и Рахиль догадалась, телега свернула с битой дороги, решено спрятаться в кустарнике, пропустить разъезд ратных. Для чего? Не понять. Если воины Владимира опередят беглецов, то какой прок скрываться? В Хазарию ведь не пропустят. Да к чему ей мешок? Как дышать-то?

— Стойте! — возмутилась Рахиль, пытаясь приподняться. — Чего испугались? Это ратники князя, моего мужа. Стойте! Хватит!

— Да не пищи ты! — Мучитель сдёрнул мешок и злым взглядом вонзился в зрачки беглянки. — Жить, что ли, надоело?! Дура!

— Дура или нет, не тебе судить! Я жена князя киевского! Боитесь, так ступайте! Мне дружинники худого не сотворят! Сама перед Владимиром отвечу!

— Ишь, мудра-то! Она ответит! А нам головы класть?! — сверкнул хищной ухмылкой возница.

— Молчите! Сдурели? — испуганно поглядел на них замыкающий, кивнув в сторону дороги. Мол, преследователи рядом.

— То-то и оно! Что головы! — шепнул старший, отпустил поводья и сноровисто опрокинул Рахиль на дно, не гнушаясь прижимать коленом её вздутый живот. Та успела почувствовать во рту мерзкий растрёпанный край мешка, принялась сучить ногами, испугавшись внезапно накатившей тошноты. Но мужчина расценил её сопротивление на свой лад и прижал ещё сильней, совсем лишая пленницу возможности дышать. Один лишь возглас вертлявой мог стоить наёмникам жизни! Голова её закружилась, поплыли фиолетовые пятна, руки и ноги окатило жаркой волной, как бывает при сильной боли или при удушье. Далее тело уже жило без участия хозяйки, совсем недолго, отчаянно боролось за глоток воздуха, извивалось под безжалостными руками. Мышцы сжимались, пульсировали, кашель сотрясал грудь, по коленям стекала горячая влага. Бесноватую держали вдвоём, душили старательно, исходя страхом, сознавая: если попадутся именно в сей миг, лишатся жизни в великих муках. Вскоре Рахиль успокоилась, и наёмники отпустили напряжённые члены, избегая смотреть в глаза друг другу. Возница принялся неистово и бестолково оттирать с ладоней рвоту, проклиная дуру бабу, а старшой опустился на колени и тихо ковырял дёрн. Скрыть тело надлежит поскорее, так почему не здесь? Жаль, брюхата, такой могилу не скоро выкопаешь! Хотя они ведь не могильщики, прикидают чернозёмом, скроют хвоей, чтоб зверьё не раскопало, и ладно!