— Попался, поганец! — констатировал один из преследователей.
— Теперь не уйдёт, — согласился другой. — Задолбал, падла!
— Ща мы ему сделаем, — плотоядно облизнулся третий. — Отольются мышке кошкины слёзки!
— Ну, вы чо-о-о?! — заныл Кирилл. — Чо привязались-та-а? Я ж никого не трогал, я на лодке катался-а! Чо пристали-та-а?
— Ща мы тебя покатаем, паря! На всю жисть накатаесся!
— Чо я сделал-та?! — продолжал канючить учёный. — Чо накинулися?
— Чо-чо! Те стоять было велено? Было! А ты — в бега!
— Дык как же мне не бегать-та? Как не бегать? Вы ж меня загребёте и обратно! Насилу выбрался, а вы меня — обратна-а-а!
— Эт откель же ты выбрался? С казёнки, что ль?
— Кака казёнка?! — оскорбился Кирилл. — На той стороне — за тыном — балаган стоит. Там людишки разные лежат — кто в гноище, кто в кровище, а кто в дерьмище. За что меня к ним?! Я ж ничо не делал! Ну, чирьями малость пошёл — простыл видать. Чо ж меня-то?!
— Чирьями, гришь... — нога у служилого соскользнула со стелящегося по земле ствола. Он едва не рухнул, но успел перехватиться руками за ветки. — Бля-а-а...
Если не считать гудения комаров и тяжёлого дыхания людей, то можно было бы сказать, что воцарилась напряжённая тишина. И царила она довольно долго. А потом один из преследователей внёс предложение:
— Ну его на хрен! Уматывать, однако, надо...
— Вот ведь говнюк — сразу сказать не мог! — согласился другой.
— Изодралися тока, мать его ети... — вздохнул третий и добавил совершенно непечатное выражение.
Кирилл полустоял-полувисел в нелепой позе в полуметре над грунтом. Он давил свободной рукой комаров на лице, слушал удаляющийся говор служилых и гадал, заберут они его лодку или нет.
Лодку они не тронули — даже, наверное, близко подойти побоялись.
* * *
В лагере таучинов Луноликой не оказалось. Кирилл решил о ней пока не думать — от него сейчас зависит жизнь тысяч людей, а возможно, и судьба этого мира. Лучшее, что он смог изобрести, — это развить тему «скверны», рождённую повреждённым мозгом Чаяка. Правда, при этом он как бы подставлял своего «друга», выставлял его в роли, на которую тот согласия не давал, но подобные шутки над ним самим Чаяк проделывал не раз, так что можно было считать это мелкой местью. К собранию «сильных» Кирилл обращался метров с пятнадцати, причём ветер дул ему в лицо — заодно и комаров сдувал:
— Слушайте меня, люди тундры и люди моря, слушайте меня! Чаяк — великий провидец! Ему дано знать будущее, сокрытое от всех! Я убедился в этом, люди!
— Что же ты узнал, Кирь?
— Я был в деревянном стойбище менгитов. Я говорил с ними и вкушал их пищу. Теперь я знаю, что бывает с теми, кто коснулся их скверны, знаю! Они покрываются язвами, они гниют заживо и умирают в страшных муках. Вам известно, что моё сердце недоступно страху, но мне было страшно смотреть, как умирают эти люди — да, страшно! Более того, свою нечистоту они передают другим, но она не несёт знака, никто не может знать, что обречён!
— Только Чаяк может, да?
— Не может и он! Есть только один способ узнать, не подвергаясь опасности, только один!
— Говори, Кирь, говори!
— Человек, коснувшийся русского, человек, говоривший с менгитами, бравший или дававший им что-то, должен двадцать дней жить один. Никто не может приблизиться к нему! Если за это время он не начнёт болеть, если не покроется нарывами, значит, он может вернуться к людям, значит, его миновала беда. Поэтому я говорю с вами издалека, поэтому я не подхожу к вам близко — нельзя подвергать людей опасности! Двадцать дней я могу принимать от вас еду и вещи, а вы не можете прикасаться ни к чему моему. Каждый, кто прикоснётся, обрекает себя на двадцать дней одиночества!
— Эти менгиты родились из дерьма злых демонов! Нужно убивать их, нужно очищать от них «нижнюю» тундру!
— О да, люди! О да, нужно убивать, нужно очищать, но каждый, убивший менгита, каждый сразившийся с менгитом, должен прожить отдельно от людей двадцать дней! Это тяжело, это непривычно, но только так мы можем спастись! Я всё сказал, люди!
Речь получилась торжественной и внушительной. Довольный произведённым впечатлением, Кирилл опустился на корточки и приготовился слушать долгое обсуждение предложенной темы. Он примерно представлял, какие будут возражения, и готовил свои аргументы. Однако вековечная традиция, похоже, была нарушена безвозвратно — народ молчал и поглядывал то на Кирилла, то на Чаяка. Учёный сообразил, в чём тут дело: при такой постановке вопроса любое сомнение или возражение будут как бы направлены непосредственно против воли самого Ньхутьяга. Чем это кончается, присутствующим было хорошо известно. Чаяк должен был принять и озвучить какое-то решение, но он молчал — ему явно нужна была помощь. Пришлось её оказать:
— Мне кажется... Я почти уверен, что Ньхутьяга сильнее менгитских богов, сильнее демонов, которые им помогают, — сказал учёный. — Значит, для людей, которых он избрал, менгитская скверна не так опасна, как для всех остальных, правда?
— Да, наверное, это так.
— Вот я и думаю... Мне кажется... Может быть, сейчас с менгитами должны сражаться лишь избранные Ньхутьяга? Тогда все остальные смогут вернуться в свои посёлки и стойбища, смогут вернуться и всё рассказать — предупредить людей об опасности...
Кирилл рассуждал довольно долго — он как бы приглашал присутствующих к совместным размышлениям, правда, в строго заданном направлении. При этом он упорно смотрел на Чаяка, пытаясь телепатировать ему нужный текст. Наверное, расстояние было слишком большим или реципиент невосприимчивым — не реагировал он довольно долго, но в конце концов всё-таки выдал:
— Пусть все уходят обратно! Пусть уходят! Я укажу тех, кто должен остаться! А остальные уже завтра поплывут вниз! Мы пришли сюда не за добычей!
«Слава Богу, — облегчённо вздохнул Кирилл. — Обратный путь вполне сойдёт в качестве карантина. Осталось придумать и внедрить в сознание людей инструкцию, что делать, если в пути кто-нибудь заболеет».
В этот день Луноликая в лагере не появилась. На следующий день тоже...
Глава 13
СКВЕРНА
Проводить расследование при дистанционном общении, на которое он себя обрёк, Кириллу было трудно. С грехом пополам он выяснил, что имя «Тылгерлан» таучинам знакомо. Данный воин когда-то совершил несколько подвигов — каких именно, точно никто не помнит, — а потом стал известен своим неуживчивым характером и стремлением к независимости. Наверное, эти качества и заставили его вместе со всем кланом жить на пустой территории близ границы таучинских и мавчувенских кочевий. В принципе, в те края летом можно попасть по воде: нужно только подняться по притоку Айдара, перетащить лодки в озеро, переплыть его и спуститься по вытекающей из него реке до впадения в другое озеро. Оттуда будет уже рукой подать — дней пять-шесть пешего хода, и можно высматривать верхушки шатров на горизонте. Подробности Кирилл выяснять не стал, поскольку, как оказалось, в краях Тылгерлана Чаяк бывал (а где, интересно, он не бывал?!) и, значит, дорогу найти сможет, хотя данным маршрутом никогда не ходил.