Чтобы хоть немного отвлечься от безрадостных мыслей, я решила побродить по иллюзорному саду. Ну и пускай на меня будут во все глаза смотреть приближенные Его Светлости. Я – Гвендолин Меарк. Пусть я и изменилась внешне, но из-за ожога в пол-лица быть собой я не перестала.
Наша встреча с Лоуренсом была неизбежна. И хотя я не показывалась на балконе – нужно было и разобраться в себе, и не давать повода лорду Галахару думать, что я нарочно ищу с ним встретить, но ночами я продолжала гулять по внутреннему двору, по иллюзорному саду, по пустырю неподалеку от леса – до той невидимой черты, один шаг за которую зачарованный браслет сочтет побегом. Я так часто прохаживалась там, разрываясь от двух противоречивых чувств: желанием ощутить хотя бы толику свободы и нежеланием вызвать гнев лорда Рэйста, что протоптала тропинку. По ней я и ориентировалась во время своих поздних прогулок.
Рэйста я не боялась. Не боялась и раньше, и уж тем более теперь, когда он знал, что в моих защитниках – сам брат герцога Ареса Галлахара. Но я не хотела вновь видеться с ним, не хотела, чтобы он знал – или только думал – что мысль о побеге я не оставила и не оставлю никогда. Я играла роль послушной куклы, но таковой становиться не собиралась.
Я балансировала на грани между кротостью и зреющей внутри жаждой мщения, но грань эту пока не переступала.
Слава богам, после изуродовавшего мое лицо ожога лорд Рэйст потерял ко мне всяческий интерес. Наверняка он догадывался, чьих рук это дело – в отличие от подвернутой лодыжки, которую я сама же себе и залечивала, шрам в пол-лица так просто не скроешь. Он тут же призвал целителей, но сделать ничего они не сумели: графиня Айлин Рэйст оказалась искусна в чарах – ее хитроумное плетение требовало очень осторожного подхода. Как они объяснили, подобные чары требовали осторожного и медленного расплетения. Если сделать неаккуратно, я могу остаться уродиной на всю жизнь. Что и говорить: подобная перспектива меня не радовала.
Рэйст же, услышав «диагноз» целителей, покинул мою спальню, кипя праведным гневом – наверное, спешил к дражайшей супруге за объяснениями. Но только за ним закрылась дверь, я вздохнула с нескрываемым облегчением, так удивившим целителей.
В одну из ночных прогулок я вновь столкнулась с Лоуренсом. Он подошел ко мне со спины – как всегда, практически неслышно. Я обернулась, когда мою прядь всколыхнуло движение воздуха и вздрогнула от неожиданности. Я видела, как в его расширившихся зрачках сменяют друг друга изумление, сочувствие и… незамутненная ярость.
– Боги, что случилось? Это сделал Рэйст?
– Неважно.
– Если вам нужна моя помощь…
– Не нужна, - отрезала я.
Не хватало еще, чтобы он жалел меня! Я не маленькая девочка, чтобы жаловаться кому-то на свою судьбу. Со своими врагами и своими проблемами я разберусь сама.
– Упрямица. – Лоуренс усмехнулся, но как-то беззлобно. Он протянул руку к моему лицу, убирая упавшую на щеку прядь. Палец его замер совсем близко от моей кожи. – Позволишь?
Каюсь, я действительно поменяла пробор, чтобы волосы падали на правую, обезображенную сторону. Ровно перед тем, как выйти на очередную прогулку. И пускай я храбрилась, и пускай косые взгляды стражи и придворных дам натыкались на выстроенную глубоко внутри ледяную стену безразличия, я не хотела, чтобы Лоуренс видел меня такой. Ненавидела себя за эту слабость, равняющую меня с какой-нибудь кисейной барышней, но… продолжала каждый вечер делать новый пробор, закрывая правую сторону лица волосами.
Всякий раз, когда дело касалась Лоуренса, мое хваленое хладнокровие и логика, которой я привыкла руководствоваться, отступали куда-то на второй план. Это неимоверно раздражало и даже пугало, но… я не в силах была этому сопротивляться. Вот и сейчас, сама не знаю зачем, я прошептала: «Да».
Лоуренс осторожно дотронулся до моей щеки, обезображенной шрамом. Его нежное, мягкое прикосновение было подобно перышку, скользнувшему по моей коже. Я была готова поддаться чувству, которое отвоевывало в моем сердце все большее пространство, но мысль, холодная, как осколок льда и острая, как лезвие бритвы, мгновенно меня отрезвила. Лоуренс Галлахар – брат Ареса. Брат убийцы моего отца, брат человека, который развязал самую жестокую и кровавую войну на памяти жителей Даневии. Брат человека, который отправил мою сестру на невольничий рынок, а меня саму сделал личной куклой некромага.
Я тут же отстранилась, вызвав всплеск удивления в его глазах. И усталость в хрипловатом голосе:
– Все еще мне не доверяешь?
Я ничего не ответила, сжала губы, делая лицо строгим, а взгляд – отстраненным. Кого я пыталась обмануть? Лоуренса, если только. Нельзя дать ему понять, что от расстроенных ноток в его голосе у меня сжималось сердце.
- Я просто хочу, чтобы ты знала: для меня ты всегда прекрасна.
Шепнул мне на ухо, взъерошив волоски ласковым и теплым ветром, и... ушел, оставив меня в полнейшем смятении.
После таких слов вихрь противоречивых эмоций во мне разыгрался с новой силой, грозя превратиться в настоящую бурю. Я прикрыла глаза и медленно выдохнула. Нужно было время, чтобы развеять иллюзии, которые рождали в моей голове невинные и в то же время такие волнующие прикосновения Лоуренса.
Днем позже я наведалась к своему самому странному и неразговорчивому союзнику - если не сказать, другу - в обители Ареса Солнцерожденного. К мантикору, которого, по словам Аннет, все же сумели выходить целители Ареса. Этот день стал для Аннет непростым - пользуясь ее даром Искры, Анфациан почти полностью иссушил ее силы: так стремился излечить верного боевого фамильяра герцога даневийского.
Мантикор словно ждал меня: стоило мне только приблизиться к лесу (на позволительное зачарованным браслетом расстояние), он тут же выбрался из лесной чащи. Крылья чуть расправлены, словно мантикор собирался взлететь - или же только опустился на землю, скорпионий хвост вытянут стрелой и высоко поднят.
Приблизившись ко мне, мантикор благодарно ткнулся львиной мордой в мою руку и издал что-то, отдаленно напоминающее низкое мурчание. Казалось, будто он и в самом деле соскучился по мне - или же благодарил за свое спасение.
Я растроганно улыбнулась.
- Я тоже скучала, - вдруг вырвалось у меня. Присев на землю, я огляделась по сторонам: нет ли кого поблизости? Я и так слыла странной, а большей странности, чем разговор по душам с прирученным диким зверем трудно отыскать. - Ну как ты?
Мантикор положил мне на колено мощную лапищу и ткнулся теплым носом в шею, одновременно складывая за спиной крылья - чтобы ненароком меня не задеть. Я рассмеялась - от теплого дыхания зверя шее стало щекотно, восторженно потрепала львиную гриву.
Я сидела на коленях прямо на траве, гладя мантикора и слушая отдаленные звуки леса.
- Хотела бы я иметь твои крылья, - с тоской сказала я. - Какого это - чувствовать ветер на лице, видеть землю с высоты птичьего полета? Какого это - быть полностью свободным?