Друг - читать онлайн книгу. Автор: Сигрид Нуньес cтр.№ 35

У врача-офтальмолога. В приемную входит женщина средних лет с волосами, выкрашенными в черный цвет точно такого же оттенка, как и ее кожаная куртка. Что-то в ней кажется мне знакомым, и я чуть было не кричу: «Эврика!» — когда на ее вместительной сумке с двумя ручками вижу логотип «Нью-йоркского литературного обозрения». Она садится и вынимает из сумки номер журнала.

Популярный в преподавательской среде анекдот.

Профессор А.: Ты читал эту книгу?

Профессор Б.: Читал? Я еще даже не изучал ее со своими студентами.

В преподавательском клубе. Мы с еще одной преподавательницей пьем джин и развлекаемся, строя догадки: если в нашем учебном заведении начнется массовый расстрел, кого из студентов и студенток мы заслонили бы собой от пули, а кого нет?

Иногда в баннерной рекламе, иногда в правом окошке, а иногда — сюрприз! — когда я пролистываю экран вниз, появляется Джеймс Паттерсон ^[68], самый кассовый писатель в мире, чьи книги более двадцати раз подряд занимали первую строчку в списке бестселлеров, публикуемом «Нью-Йорк таймс». Поскольку его скромность, по-видимому, так же безгранична, как и его успех, он полагает, что такого же успеха может без особого труда достичь каждый. Или, по крайней мере, каждый, у кого есть девяносто долларов за курс из двадцати двух видеоуроков плюс упражнения, который он предлагает всем желающим: всего тридцать дней с гарантией возврата денег. «Перестань читать это и начни писать». Джеймс Паттерсон, один из самых богатых авторов в мире, с состоянием в 700 миллионов долларов (теперь, вероятно, уже больше). «Сосредоточься на рассказываемой истории, а не на предложении». Его имидж — пожилой, дружелюбный, спокойный. Нормальный парень в очках и темно-синем свитере. «Одержи победу над чистой страницей!» Иногда показывают, как он пишет в блокноте с линованной бумагой размером 8,5 × 14 дюймов (никогда не на компьютере). «Чего ты ждешь? Ты тоже можешь написать бестселлер». Джеймс Паттерсон. Он появляется на экране компьютера то и дело, настоятельно призывая, уговаривая, суля златые горы. Ну, совсем как дьявол.

— Ты что, шутишь? — говорит один мой друг, выращивающий коз на севере штата и производящий козий сыр, получивший множество наград. — Писательский ступор, утрата способности писать — это самое лучшее из всего, что случилось со мной в жизни.

Годовщина твоей смерти. Я хочу отметить ее, но точно не знаю, как это сделать. Уже не в первый раз я захожу в Интернет, и еще раз смотрю видеосюжет, в котором ты даешь публичное чтение. Я никогда не видела, чтобы Аполлон как-то реагировал на изображение на экране, включая телевизионный (похоже, его глаза не фокусируются ни на какой экранной картинке, даже если это еще одна собака). Если я дам ему послушать, думаю, он узнает твой голос. Но выяснить это наверняка мне мешает мысль о том, что это, быть может, было бы жестоко. Пусть теперь он и мой пес (мой пес!), я не думаю, что он забыл тебя. Как он может отреагировать, если услышит твой голос? Как он сможет это понять? Что если он решит, что ты заперт внутри компьютера?

Вот история о том, как дети Джуди Гарленд ^[69] в первый раз смотрели фильм «Волшебник страны Оз», который так ее прославил. Так случилось, что актриса была в отъезде за границей, когда ее дети вместе со своей няней сели смотреть этот фильм, который в тот день показывали по телевизору. Хотя к тому времени Джуди уже давно миновала возраст, в котором снималась в фильме, играя Дороти (ей тогда было шестнадцать), дети узнали свою маму. Значит, вот где она сейчас! Ее унесли к злой колдунье летучие обезьяны! Напуганные и огорченные так, что даже трудно себе представить, дети разразились слезами.

На почте. Молодая женщина, сопровождаемая пятнистой дворнягой, входит и встает в очередь. Стоящий за стойкой почтовый служащий говорит:

— Сюда не разрешается приходить с собаками, мисс.

— Это пес-компаньон, — отвечает молодая женщина.

— Это пес-компаньон? — переспрашивает служащий.

— Да, — огрызается женщина так свирепо, что почтовый служащий реагирует осторожно:

— Я просто спросил, мисс. То есть я хочу сказать, что на нем нет никакого бейджика, никакого знака.

Клиент, стоящий в очереди впереди женщины, оборачивается, смотрит на нее, смотрит на дворнягу и снова отворачивается, качая головой. Женщина надменно выпрямляется и обжигает нас всех испепеляющим взглядом. «Как вы смеете. Этот пес — моя собака эмоциональной поддержки. Как вы смеете ставить под сомнение его право находиться здесь!» Что придает этой странной сцене еще большую странность, так это то, что у пса не хватает одной задней лапы.

Я смотрю, как Аполлон спит. Его бок медленно поднимается и опускается. Он сыт, в комнате тепло и сухо, и он прошел сегодня четыре мили. Как обычно, когда он присел на мостовой, чтобы сделать свои дела, я охраняла его от проезжавших мимо машин. А в парке, когда прямо на нас бежал отправляющий сообщение по телефону бегун трусцой, Аполлон залаял и преградил ему путь, не дав налететь на меня. Мы с ним провели несколько раундов перетягивания резиновой игрушки. Я разговаривала с ним, и пела ему, и читала ему вслух стихи. Я подстригла ему когти и расчесала каждый дюйм шерсти на его шкуре. И теперь, глядя, как он спит, я чувствую прилив удовлетворения. Его сменяет другое, более глубокое чувство, необычное и таинственное и в то же время очень знакомое. Не понимаю, почему у меня уходит целая минута, чтобы дать ему имя.

Что мы такое, Аполлон и я, если не два одиночества, которые охраняют друг друга, граничат друг с другом и скорбят друг о друге?

Хорошо, когда все наконец стало понятно. Произойдет ли чудо или нет, что бы ни случилось, ничто не сможет нас разлучить.

— Все, кого я знаю, пишут книгу, — говорит мне психотерапевт, хотя в этой его реплике и нет никакой нужды. — Я имею дело со многими писателями, и должен сказать вам, что творческий тупик, утрата вдохновения встречается среди них весьма часто.

Но я здесь не затем, чтобы говорить о творческом тупике. Если бы мне так не терпелось поскорее закончить сеанс и уйти, я бы все ему объяснила. Обычно, когда писатель узнает, что у другого автора только что вышло большое произведение в одном из крупных издательств и что оно посвящено той самой теме, над которой работает он сам, он испытывает уныние и тоску. Я же испытала облегчение. («Ну, что ж, о’кей, — сказал редактор, которому это также принесло облегчение. — Думаю, на этот раз тебя пронесло».)

Чтобы заставить меня разговориться, психотерапевт спрашивает, чем я занималась во время каникул. Когда я отвечаю, он мягко произносит (он всегда делает это мягко):