«В бананово-лимонном сингапуре…»
Жизнь была устроена так, что приключения окружали нас повсюду. Но были периоды, когда приключения активизировались. Мы с Мелким такие периоды с нетерпением предвкушали, а бабушка с дедушкой их опасались. Что касается мамы с папой, они просто не умели эти периоды отличать. Возможно, потому что они всегда совпадали с тем временем, которые мы проводили с ними.
Обычной жизнью мы жили с бабушкой и дедушкой. Наша обычная жизнь состояла из утренних подъемов и вечерних прогулок, садика и школы, уроков и вечернего чтения, обедов и споров по самым разным поводам, болезней и разговоров. Конечно, мама и папа тоже были частью всех этих дел. Но у них была отдельная взрослая жизнь, которая занимала очень много времени. Они появлялись вечером, иногда очень поздним, когда мы уже ложились спать. Они гуляли с нами, но не каждый день. Они проводили с нами выходные, но часто были в командировках или им нужно было делать свои взрослые дела (взрослые дела мама в основном делала за письменной машинкой в общей комнате, а папа – за кухонным столом с чертежным набором и большими толстыми тетрадями). Мы очень любили друг друга, но, как и всякие влюбленные, знали друг о друге совсем не все. Все про нас знали бабушка с дедушкой. Конечно, их мы любили тоже, но никогда об этом не только не разговаривали, но даже и не думали. Таков был порядок жизни, и частью этого порядка были его нарушения.
В этом году нарушение должно было достигнуть невиданной силы. Отпуску мамы и папы наконец-то совпал, и они собирались поехать на Байкал и взять нас с собой. Это событие планировалось и предвкушалось много месяцев. Мы с Мелким планировали его, как и другие важные дела, под столом. Для этого на стол нужно было набросить самый большой плед, края которого спускались до пола. Так стол превращался в корабль, мы залезали в него, немного плавали. В зависимости от настроения мы либо терпели кораблекрушение, либо открывали новый остров, либо отражали атаки пиратов, а потом приступали к планированию.
К маю мы успели распланировать многое, но далеко не все. Мы обсудили, как мы будем жить в палатке, что сделаем в первую очередь, когда приедем, как будем готовить на костре еду и какие земли откроем. Мы еще никогда не видели ни одного озера, только речку на даче, и поэтому долго обсуждали, каким оно будет. Увидим мы ли шторм, чем оно будет пахнуть, какого цвета будут камешки на берегу и как оно будет шуметь по ночам? Мы могли часами говорить об этом. Мы считали дни до отъезда, время шло, волнение нарастало.
Впрочем, наше волнение не шло ни в какое сравнение с тем, что охватило бабушку с дедушкой. Чем ближе был день нашего отъезда, тем больше вопросов они задавали папе с мамой. Вопросы, с нашей точки зрения, были совершенно несущественными: что мы будем есть, как поступят родители, если мы заболеем, представляют ли они, с какой стремительностью мы можем исчезать даже в пределах трехкомнатной квартиры, не говоря уже о дворе или даче? Пока мы планировали нашу поездку к озеру, они вели бесконечные разговоры на эти темы. Но, в конце концов, день отъезда настал.
Мы проснулись раньше всех и начали собираться. К тому времени, как проснулись бабушка с дедушкой, мы многое успели сделать. Когда встали мама с папой, комнату было невозможно узнать. Повсюду громоздились груды самых разнообразных вещей: от книг и игрушек до шахматной доски и каких-то палок. Мама с папой спросили, зачем мы разбросали все эти вещи. Мы с Мелким недоуменно на них посмотрели. Вместо Мелкого ответил дедушка. Убирая молоток, он пояснил: «Они ничего не разбросали, они всегда так собираются. Нина, – позвал он бабушку, – мы проспали, они уже начали». И хмуро посмотрев на родителей, добавил: «Присоединяйтесь, нам предстоит долгая и интересная дискуссия». Пришла бабушка, и мы продолжили.
Обычно мы собирались так: сначала мы с Мелким приносили все, что нам казалось полезным, важным и необходимым, и складывали на полу, потом бабушка с дедушкой перебирали эту груду и выносили вердикт, что нам нужно, что нет и на какие уступки они готовы пойти. На этот раз к процессу подключились мама и папа. Это оказалось еще веселее, чем обычно, потому что у всех были разные мнения насчет того, стоит ли брать, к примеру, шахматную доску и трехтомник братьев Гримм или можно ограничиться шашками и «Винни-Пухом». Через два часа мы закончили. От радости Мелкий решил спеть. К этому никто готов не был.
Мелкий очень любил петь. Кроме того, он любил радовать окружающих. Он тратил много времени и сил, чтобы выучить их любимые песни. Пел он всегда громко и никогда не делал этого, если не знал твердо все слова. Специально для дедушки Мелкий выучил Окуджаву, для папы – Высоцкого, для мамы – Вертинского, а для меня – все песни с пластинки «Алиса в стране чудес». Повезло только бабушке, она любила симфоническую музыку.
Пение Мелкого было оружием массового поражения. Единственный из всей нашей семьи, Мелкий был начисто лишен слуха. Он пел все песни на один и тот же мотив, причем этот мотив имел очень косвенное отношение ко всему, что обычно называют музыкой. Объяснить Мелкому, что он делает не так, было невозможно. Положение усугублялось тем, что Мелкий пел тогда, когда, по его мнению, кто-нибудь из нас особенно нуждался в поддержке, то есть был расстроен или просто устал. Когда дедушка приходил домой после шести пар в университете, когда мама не успевала сдать учебные планы, папа – подготовиться между перелетами к лекции, а я получала выговор за помарки в тетрадях и терпела поражение в сражении с соседом по парте, Мелкий приходил, обнимал и говорил: «Ничего, сейчас я тебе спою». После чего громко и уверенно начинал. Обычно никто из нас не успевал его остановить… Именно поэтому сейчас в комнате повисла гробовая тишина, все приготовились, а папа даже сумел улыбнуться. Но тут дедушка сказал:
– Мелкий, ты же не сможешь спеть все наши любимые песни сейчас, вам уже пора выезжать, поэтому, – тут дедушка повернулся к родителям и зловеще закончил, – споешь им в машине!
– Отличная идея, Евгений Карлович! – тут же нашлась мама.
Мы обняли бабушку и дедушку. Нам было очень их жалко, во-первых, они не могли поехать с нами и увидеть великолепие, которое нас ожидало. Во-вторых, им было немного страшно, потому что впервые они оставались без нас на целую неделю. Мы это хорошо понимали, потому что нам тоже было немного страшно. Мы пообещали, что все им расскажем, что будем беречь родителей, то есть не выпускать из поля зрения, что все будет хорошо и никто из нас не потеряется, что мы вернемся очень скоро и привезем им камушков, перьев чаек и шишек и вообще всего, что встретим интересного.
Мы ехали долго, почти целый день. Мы очень любили ездить, несмотря на то, что меня постоянно укачивало. Мир из окна машины выглядел совсем по-другому. Когда мы гуляли, то смотрели в основном под ноги. Важно было не наступить на трещину на асфальте, чтобы не случилось чего-нибудь плохого, не пропустить лужу, в которую можно, а иногда и просто необходимо было наступить, пропрыгать случайно встреченные классики, подобрать что-нибудь ценное вроде стеклышка или, если повезет, потерянной кем-то копейки… Сейчас мы видели совсем другие вещи, которые к тому же стремительно менялись. Поэтому самым важным было ничего не пропустить: ни людей, ни собак, ни деревья, ни деревянные дома, ни реку, ни огороды и поля, ни тех, кто ехал в других машинах… За окном было столько всего интересного, что Мелкий даже забыл про то, что он должен нам спеть. Мы остановились только через несколько часов, чтобы поесть. Как всегда, еда, которую мы ели не дома, оказалась значительно вкуснее, причем не только бутерброды с вареньем, но и вареная картошка с котлетами. Мы знали, что это железное правило, но всегда радовались, когда могли лишний раз убедиться, что оно работает.