Птица в клетке - читать онлайн книгу. Автор: Кристин Лёненс cтр.№ 19

И вот ведь какая странность. Из-за того, что при ней оказалась его фотография, хранимая в моем доме, в этом тайнике, у меня возникло ощущение предательства! Моя злость, убеждал я себя, была вызвана тем, что в этих стенах мне, так сказать, навязался еще один незваный еврейский гость. Она с гордостью показала мне своего мышонка-жениха с грязно-блондинистыми волосами и в уродских массивных очках. Если эти линзы увеличивали мелкий шрифт, то тем более они увеличивали его зенки – до размера бильярдных шаров! Мыслимо ли, чтобы у такого пучеглазого был такой отсутствующий вид? Да этот тип оказался еще страшней меня! И впрямь евреи тяготеют к уродству, это точно! У меня вертелось на языке, что я бы ни за что на свете не поменялся с ним внешностью. И конечно, злость вызывало еще то, что она превозносит этого жалкого хилятика.

– До чего же симпатичный, да? Правда симпатичный? – не унималась она. – После войны мы поженимся. Этот добрый, эрудированный человек станет моим мужем.

У меня на глазах она любовно поглаживала контуры этой карликовой скудоумной головы. По не вполне ясным для меня причинам я не хотел и не приближал окончания войны. Но так продолжалось недолго.

Если к этому времени Эльза прочно вошла в мою жизнь, то вместе с нею вошел и Натан. Сидя рядом со мной за обеденным столом, он бубнил про какую-то вымороченную теорию, а Эльза, хлопая ресницами, поедала глазами не меня, а его. Скрючившись вместе с ней в этом тесном закутке, он – я физически это чувствовал – ее обнимал. Мне хотелось выволочь его оттуда за ноги и вышвырнуть в окно, чтобы разделаться с ним раз и навсегда! Весь наш дом сделался для них игровой площадкой: держась за руки, они бегали вверх и вниз по лестнице; хихикая, обжимались на диванах и кроватях. Какими же сладостными обещали стать долгожданные поцелуи после того, как все ее чувства притупились в этой тесной выгородке. Мне представлялось, как он робкими пальцами дотрагивается до ее щеки, а потом разворачивает к себе ее лицо, чтобы соприкоснуться с ней губами. От этого меня захлестывала ярость. Время от времени я, осмелев, представлял, будто целуется она со мной, отчего у меня в животе набухал какой-то ком, а по всему телу разливалась слабость. Может, меня поразил какой-то недуг? Может, она меня отравила? Эти мысли меня унижали, но почему-то я не брал в голову. Как знать почему?

Ежедневную газету я теперь читал свежим взглядом. Каждая победа приближала Эльзу ко мне. Каждое наступление противника предпринималось лишь для того, чтобы отобрать ее у меня. Никакого другого смысла в этой войне я больше не видел. Победа означала завоевание Эльзы. Поражение означало потерю Эльзы.

Поцелуй преследовал меня как наваждение. Я, который прошел все испытания на храбрость, который защищал рейх, трусил перед этим пустым делом. А ведь она даже не была арийкой! Я бесился, что провожу с ней столько времени, забывая обо всем остальном, что тупо выслушиваю ее россказни, ловя каждое движение сложенных сердечком губ, да еще согласно киваю. Какое же это было мучение, особенно когда она заводила разговоры о нем: пустое дело становилось невыполнимым, словно по прихоти черной магии. Каждое прощание вызывало у меня глубочайшее пораженческое настроение.

Я поклялся самому себе, поклялся честью, что при следующей встрече во что бы то ни стало ее поцелую – и точка. В мыслях я тысячу раз репетировал этот поцелуй. Поскольку она жила в моем доме, во мне зрело такое чувство, что она по праву принадлежит мне, а не кому-то другому. И вот настал удобный момент. Завершив свой рассказ, она умолкла; возникла краткая пауза. Я еще не шевельнулся, а только собирался с духом, мысленно перехватывал у нее инициативу, изо всех сил старался сосредоточиться, но тут она посмотрела на меня, заметила, надо думать, мое нелепое выражение лица – и расхохоталась.

Хотя обычно мне нравилось, что она, смеясь, прищуривает один глаз больше другого, как будто подмигивает, сейчас это вызвало у меня невероятное раздражение. Да и губы ее теперь меня раздражали – она как-то растянула их от удовольствия, а вид был такой, словно она не смеется, а плачет.

– А помнишь, Йоханнес, как ты ворвался в комнату к сестре и стал швырять в нас тапками? – Смех ее сделался громче и мелодичнее. – Закатил такую истерику, какой я в жизни не видела! Говорил, что теперь твоя очередь играть. Чудом скрипку не сломал – вцепился и не отпускал! – По-прежнему смеясь, она взъерошила мне волосы.

Так вот, значит, каким я ей виделся! Шкетом, которого приходится выволакивать из комнаты за шиворот! В этот миг мне стало совсем паршиво. Она до сих пор видела меня братишкой своей подруги. Допустим, я был младше, чем она сама и ее драгоценный Натан, но мне как-никак на тот момент уже стукнуло семнадцать. Я не просто повзрослел, но успел повоевать, или она не понимала, что я – солдат? Да я уже в одиннадцать лет тренировался, ездил на сборы, где проходил курсы выживания, то есть был в большей степени мужчиной, чем этот мышастый еврейчик, проживи он хоть тридцать, сорок, а то и сотню лет! Да он за всю жизнь не поднимал ничего тяжелее кусочка сыра!

После такого афронта я отправился разносить призывные повестки… бродил по городу словно вслепую и допускал ошибку за ошибкой. Нужно было дойти до Зоннергассе, что в Двенадцатом районе, а меня понесло на Зоммергассе – в Девятнадцатый. Притащился на Нестройгассе во Втором, не подумав узнать (и перепроверить), нет ли, случайно, в Вене другой Нестройгассе, – оказалось, что есть, причем в Четырнадцатом районе. На ходу я мысленно повторял всякие гадости про Эльзу и не видел дальше своего носа. Пусть она хоть умирает, тогда я, может, и обращу на нее внимание. Да, я получил увечье, но гены мои чисты и не сравнятся с его генами, сколько бы она ни распиналась насчет этого ничтожества, тем самым показывая, что и сама – ничтожество, а мне давно пора открыть глаза и посмотреть в лицо фактам, чтобы не тратить время на существо низшего порядка. Зря, что ли, на уроках нам давали все необходимые сведения о евреях? С какой стати я должен делать для нее исключение? Надо ее сдать властям – и дело с концом. Это самый простой способ от нее избавиться. Давно пора – будет знать, как меня высмеивать; я уже достаточно от нее натерпелся.

На тротуаре какая-то женщина втридорога продавала яблоки; проходя мимо, я увидел у ее ног ведерко с букетом садовых ромашек, стеблями сантиметра на два в воде – видимо, дождевой, и почувствовал, как злость на Эльзу развеивается: мне захотелось подарить ей эти цветы. Ценника на них не было, и я поймал взгляд торговки, чтобы узнать стоимость букета, но она шарахнулась назад и даже не сделала попытки скрыть свое потрясение, как будто я, напугав ее своим уродством, позволил себе непростительную дерзость.

Пока эта тетка отдувалась, ноги сами несли меня дальше.

Осталась всего одна повестка, и я заторопился, понимая, что позднее возвращение лишит меня возможности увидеться с Эльзой. Я уже предвкушал долгожданный миг: как с грохотом захлопну за собой дверь, возвещая свой приход. Мне хотелось верить, что весь день Эльза изнывала в ожидании этого стука. Но если уж совсем честно, то поначалу мне действительно хотелось как следует помучить ее своим отсутствием, а сейчас разлука мучила меня самого, и, наверно, больше, чем Эльзу.