Я неопределенно машу рукой, сбитая с толку. Ничего не понимаю. Все кажется каким-то бессмысленным и бесполезным.
— Если нужна будет помощь, звони, — бросаю я. — И хватит за Назарова все делать, он не маленький.
Разворачиваюсь, хватаю куртку с рюкзаком и выскакиваю из квартиры. Что за чертовщина? Почему все так сложно? И Костя, блин. Кто его просил влюбляться в меня? Этого только не хватало…
Ложь 49. Стас
У всякой лжи своя мелодия. (Джоанн Харрис. Мальчик с голубыми глазами)
Yanke — Моменты
Ложь 49. Стас
Впервые я увидел Элли в конце мая. Она стояла на мосту в парке и улыбалась. Лил дождь, и ее голубое платье прилипало к тонким ногам, а мокрые волосы небрежными локонами закрывали лицо. Тогда я не знал, что это Элеонора Макеева, одна из богатых девчонок в Москве, любительница светских вечеров и изысканной кухни. Она была обычной. Красивой, завораживающей и невероятно привлекательной.
До этого я никогда не верил в любовь с первого взгляда, но в тот момент мне показалось, что у меня за спиной прорастают крылья. Сраные сентиментальности.
Элли выглядела особенной. Я считал, что не достоин ее, боялся, если расскажу о семье, девчонка будет со мной лишь из-за статуса. Многие хотят засветиться рядом со Скворецкими, попасть в журналы, новости. Я не хотел, чтобы моя жизнь, которую я всей душой ненавижу, все испортила.
А потом Макеева окончательно вскружила мне голову, и я несся все выше и выше на обретенных крыльях. Я был слеп. Наивен. А крылья мои были из бумаги. Они сгорели, и я рухнул вниз.
Это подобно озарению. Пелена чувств теперь не ослепляет, и я смотрю на вещи без розовых очков. Но без них мир кажется невероятным дерьмом.
Я схожу с ума. Думаю о ней каждую секунду. Когда пью, еду на байке, с кем-то разговариваю, курю, слушаю музыку, смотрю фильмы. Такое чувство, что Макеева сидит внутри и ковыряется в мозгах, тормошит их, разрывает, вонзается идеальными ноготками, вгрызается зубами.
Я не могу перестать думать о том, почему она так поступила. Я думаю, и думаю, и думаю, и постепенно схожу с ума.
Сколько уже прошло времени? Месяц? Два? Все как в тумане.
Мозги набекрень. Еще и на Иру пытался наброситься. На хрена я поехал за ней? Зачем пытался разузнать про Макееву? Что я хотел доказать себе? Что Элли любила меня больше, чем брата? Или просто искал повод случайно встретить ее? Она ведь стояла там. Видела, как я уезжал с Ольханской.
О чем она думала в тот момент?
Бессмысленно листаю ленту «Вконтакте», будто пытаясь отыскать ответ на все вопросы. Ноутбук, наверное, единственная техника в этом доме, которая избежала моей ярости. Телика нет, и теперь в квартире неестественно тихо. Телефон вечно разряжается — я забываю поставить его на зарядку, в студии срач и беспорядок.
Но у меня нет сил убираться. Я устал. Мне ничего не хочется.
В конце концов, я больше не могу находиться дома: хватаю ключи от байка и уезжаю. Не знаю куда и зачем, просто хаотично ношусь по городу, до тех пор, пока меня не тормозят мусора. А мне уже плевать. Делайте со мной, что хотите.
* * *
Удивительно, как личная трагедия может повлиять на восприятие реальности. Обезьянник больше не кажется отвратительным, и даже сосед по камере оказывается приятным собеседником. Даже в какой-то степени получаю удовольствие, просиживая штаны в затхлом клоповнике. Видимо, здесь мне самое место.
— Выходи, Стас, за тебя заплатили залог, — устало говорит Антон Юрьевич, отец Иры, неожиданно лично решивший навестить меня.
— Залог? — не понимаю я, даже разочаровываюсь. — Отец что ли?
Звенят ключи, и решетки открываются, но я не спешу выходить. Мне требуется немного времени, чтобы осознать ситуацию.
— Нет, — мужчина выглядит уставшим, заспанным.
Неужели Назар? Ему никак нельзя здесь появляться. Если следователь узнает, что Костян связан со мной, то догадается про Ирку. Но не она же решила вытащить меня?
— Секретарь соединил меня с твоим братом, но он отказался тебя забирать, — безразлично тянет мужчина. — Достал ты, видимо, их всех. Давно мы тебя пьяным за рулем не ловили.
Морщусь, неохотно покидая камеру. Двери за мной с лязгом закрываются.
— Я не пил, сколько повторять? — раздражаюсь. — Просто до этого месяц бухал, вот эта хрень и сработала.
Он смотрит на меня и молчит, но я одергиваю себя. Оправдываться не собираюсь. Пусть делают, что хотят. Хоть байк забирают, хоть отправляют за решетку. Мне плевать.
— Иди уже, — бросает Антон Юрьевич, протягивая мой мобильник. Я забираю сотовый и убираю в карман. — Тебя на улице ждут.
Особого приглашения не дожидаюсь. Прячу руки в карман и огибаю следователя, поспешно направляюсь к выходу.
— И, Стас, — окрикивает меня мужчина — приходится обернуться. — Увижу, что ты трешься рядом с моей дочерью, тебе никакие деньги мира не помогут.
Меня будто обливают водой. Так он в курсе? Знает про Иру? Откуда? Почему-то думаю о моменте, когда пытался поцеловать Ольханскую, и все внутри холодеет. Что-то здесь не так. Почему именно Антон Юрьевич пришел выпускать меня из СИЗО? Обычно этим занимаются другие, не следаки.
Кто же все-таки заплатил залог? Костян? Или же Ира…
Ничего не ответив, разворачиваюсь и ухожу. Всю дорогу до выхода думаю о моем спасителе и никак не могу выбросить из головы слова мужчины. Он знает. Он догадался. Еще немного и просечет про парня в коме.
Рывком открываю дверь и вырываюсь на свежий воздух. Светло. Холодно. Где-то обед. Я просидел в изоляторе всю ночь? Да быть не может.
Сбегаю по ступеням и осматриваюсь, ища взглядом знакомые лица. Замираю. Стоит чуть в стороне, смотрит на меня исподлобья. Это не Костян и не Ира. Глупо было думать об этом, у них ведь нет таких денег, чтобы отмазать меня.
Это не отец и даже не мой брат.
Это Элли.
Злость закипает внутри подобно чайнику. Хочется развернуться и уйти, сбежать, чтобы больше никогда не видеть этих серых глаз в коричневую крапинку, не чувствовать разрастающуюся боль.
Она ждет, пока я подойду. Манит будто паук, притягивает в сети. И я иду к ней, останавливаясь достаточно далеко, чтобы не произошло физического контакта.
— Братец послал? — с издевкой спрашиваю я.
— Нет. Я сама приехала, — тихо отвечает блондинка, пристально смотрит, словно не знает, что я могу сделать.
Медлю. Вот она, стоит совсем рядом. Такая чужая, незнакомая. Поверить трудно, что каких-то пару месяцев назад я мог без сомнения прикасаться к ней и целовать. Сейчас же все в этом человеке вызывает лишь отвращение.
— Я вышлю тебе чек, — безразлично бросаю я.