Последнее слово остается за ним — Артем разворачивается и покидает квартиру. Я смотрю на закрытую дверь еще несколько секунд, надеясь, что она откроется и появится брат. Скажет, что пошутил, что все это было враньем, розыгрышем, отвратительно постановкой. И ужин, и предательство Элли, и ребенок и даже новость о намерениях брата жениться на Макеевой.
Но ничего из этого не происходит. Дверь остается закрытой, тишина сдавливает со всех сторон. Я стою в коридоре и тону в разрастающейся злости.
Неожиданно достаю руку с ключами из кармана, сжимаю их еще сильнее, а потом с размаха ударяю кулаком в стену. Из комнаты раздается визг, а после что-то падает. Ну, вот. Кажется, я напугал маму Костяна.
Бросаю ключи на тумбочку, встряхиваю рукой, смахивая выступившие капли кровь.
Потом станет легче?
Нахрена мне это потом, если сейчас так фигово?
Ложь 48. Ира
Когда людям плохо, им нельзя верить,
Ложь их — лишь пепел, что после оставил пожар. (Настя Мацуга)
Kamazz — И я тону в тебе, как в омуте
Ложь 48. Ира
Это было зимой. Кажется, в январе. Мама укутала меня в теплую одежду, надела две кофты, колготки под штаны и неудобную громоздкую шапку, от которой лоб постоянно чесался. Всунула в руки санки, поцеловала в щеку и вытолкала из дома.
В детстве я любила зиму, морозы и хрустящий под ногами снег. Я выходила на площадку перед домом и играла с соседскими детьми: мы строили горки, катались на санках, смеялись, играли в снежки, барахтались в сугробах, а потом приходили домой вспотевшие, мокрые, но счастливые.
Мама не разрешала уходить далеко от дома, но мне и не хотелось. Детская площадка была для меня целым миром. Я могла играть в дочки-матери, лепить снеговиков, крепости, пиратские корабли, замки и даже космические станции. Можно было творить все, что вздумается, лишь бы хватило воображения.
Но в тот день случилось то, чего я ни разу не позволяла себе.
Я покинула детскую площадку, сбежав от пристального взора окон жилого комплекса, а, следовательно, от присмотра матери. Она, наверное, даже не заметила моего отсутствия. Может быть, была занята (работала журналистом, постоянно сидела за компьютером и что-то писала), а, может быть, просто занималась домашними делами.
Я ушла с площадки, потому что Миша Попенко, мальчик с соседнего подъезда, предложил сходить в ларек. У него было две сотки, которые ему подарила бабушка на день рождения, и он решил накупить всяких сладостей в тайне от матери.
Побросав санки, совки, лопатки, мы направились вслед за Мишей, совсем забыв о строгом наказе родителей, не покидать площадку. Нам было плевать.
Ларек находился сразу за жилым комплексом рядом с проезжей частью. На самом деле, не слишком далеко: стоит только завернуть за угол, а там метров сто, и уже на месте, но тогда этот путь казался нам невероятно огромным.
Это произошло, пока Миша покупал сладости. Я увидела машину, остановившуюся недалеко от ларька: меня привлекла красная игрушка, болтающаяся на зеркале подобно маятнику. За рулем сидела женщина, на пассажирском — мужчина. Они улыбались, что-то говорили друг другу, а потом поцеловались.
Я не сразу узнала его. Лишь когда мужчина выбрался из авто, нагнулся, чтобы попрощаться с женщиной, я поняла, что это отец, а дама за рулям — явно не моя мать.
Марина показалась мне невероятно красивой женщиной. Красная помада на губах, прическа, дорогая одежда. Тогда она была гораздо симпатичнее мамы, которая постоянно торчала дома и с головой уходила в написание статей. Сейчас, думая об этом, я понимаю, почему папа ушел. Но тогда я не понимала.
Я разозлилась на него. Бросила друзей, рванула обратно домой, не знаю, как добралась до квартиры. Единственная мысль, крутящаяся в голове: рассказать все маме. Я не понимала, как отец мог целоваться с другой женщиной, не знала, почему он улыбался, выглядел таким счастливым. Обида, злость, непонимание, разочарование: вот, что я чувствовала, колотя маленькими кулачками в дверь.
Когда мама открыла, я влетела в квартиру и с порога рассказала о том, как увидела отца с другой женщиной. Тогда мне казалось, что это единственный правильный выход, теперь же я понимаю, что нет.
Мама лишь потрепала меня по голове и сказала:
— Я же просила тебя не уходить с площадки.
Я разозлилась еще сильнее: как так? Она узнала, что отец ей изменяет, но при этом улыбается и отчитывает меня.
Я думала, что если мама узнает, все станет на свои места. Она отругает папу, тот бросит ту женщину, и все будет как раньше. Но вместо счастливого воссоединения, я получила тонны скандалов и криков. Отец ушел из дома, затем родители развелись.
Я часто думаю о том, что было бы, если бы я ничего не рассказала. Ведь, по сути, я виновата в том, что отец бросил маму, а та разболелась и умерла. Я убила свою мать. Все из-за того, что я не умела держать язык за зубами.
Я послужила исходной точкой произошедшего, и с тех пор пообещала, что никогда больше не буду ей. Не хочу быть пулей, разрубающей оковы иллюзии. Хватит с меня.
Сейчас же, когда я решила не вмешиваться в происходящее, все почему-то обернулись против меня. И, знаете, что? Мои глаза будто открылись. Словно кто-то перевернул песочные часы, и я смогла посмотреть на мир с совершенно другого угла.
Элли никогда не была моей лучшей подругой. Я ее такой сделала, потому что Макеева единственный человек, с которым я неплохо общаюсь. По сути, у меня нет друзей. С одноклассниками дружу только в школе, с коллегами — на работе, в сети ни с кем не переписываюсь.
Элли лишь иллюзия друга. Появлялась в моей жизни в двух случаях: поныть про парней/жизнь/неудачи, обсудить что-то, либо попросить о помощи.
Меня это всегда устраивало: Макеева говорила только о себе и никогда не интересовалась мной. Это было на руку, ведь я не любитель откровенничать.
Может быть, я сама превратила нашу дружбу в подобное, а, может быть, дружбы никогда и не было.
Я не знаю, в какой момент все изменилось, но после попытки Макеевой выставить меня виноватой, я поняла, что больше не хочу всего этого. Встреч в кафешках, прогулок, вечного нытья про личную жизнь, про сумочки, которые она не смогла купить, про дорогие наряды, про выпускной, про парней.
Назаров тоже хорош. Сначала подлизывался, набивался в друзья ни с того, ни с сего, а тут я просто «сохранила секрет подруги» и все. Уже другой человек. Не Ирина Ольханская, а Ирина, мать его, королева вранья.
Может быть, он просто терся рядом со мной, чтобы быть в курсе расследования отца? Это самый логичный вариант, который приходит в голову. Но его поцелуй на вечеринке… Его обидные слова…
Я не понимаю, что творится в моей голове, не то, что в Костиной.