Сибирские сказания - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Софронов cтр.№ 55

А те им и отвечают: «Чужая изба засидчива, чужая жена переменчива, колхозная скотина не своя, а чужой хуже. Общая овечка волку добыча. Чего ту скотину стеречь, пасти, живот трясти. Изладили мы изгородь вокруг поскотины. Сколь годов собирались, а тут час приспел. Кто смел, тот и съел. Пущай вовнутри ходят, на посевы не заходят, а таскаться за ними по полям, по лесам негоже, себе дороже».

Им виднее, оне партийцы, с них и спросится. А к вечеру их бабы на телеге флягами громыхают, ляжками сверкают, на дойку поехали спелыми орехами. Коровушек подоили, молочко сцедили, обратно приплыли. И так пошло изо дня в день, топор и пень. Промеж слепых и кривой в чести. Глупый свистнет, а умный по-своему мыслит. Трое за весь наш колхоз управляются, в поле маются, а вся деревня промеж дворов землю роет, золото моет, клад ищет, а кто без дела – тот в небо свищет.

Я вам так скажу-доложу: то на общественной работе не надорвешься, не умаешься, день прошляешься. А своя убыли не знает, так замает, что хоть в гроб ложись, на образа крестись. Одно слово, надорвались мужики наши на земляных работах. Кряхтят, ругаются, спиною маются. Видано ли дело столь земли перелопатить, перекопать, в пыль размять. Нигде и травинки не оставили, все подчистую выбрали, через мелкое сито-решето просеяли.

Захар с Колькой сошлись, за бока держатся, лицом кривятся, стонут, как с-под медведя вылезли.

– Чего, друг Захарка, умаялся?

– Ой, умаялся, грыжа с-под ребер лезет, свету белого не вижу.

– И у меня та же беда незвана пришла. Я и ложку в руке не удержу, пальцы не гнутся, в щепоть не складываются сами, как лопата в кровавых мозолях, шкура с ладошек клочьями слазит.

– И много ли сыскал, друг Колька? Покажь тайком, не выдам.

– Если б сыскал, давно б показал. Только нет ничегошеньки, акромя дождевых червей в нашей земле, видать, не водится, не запрятано. Никак сбрехал нам заготовитель про самородок, попутал чего.

– А может, не там ищем? Я припоминаю, куры мои тем летом за деревню частенько ходили, там мусор на выпасе рыли.

– На выпасе говоришь? Да его и за десять лет не перелопатишь, там и загнешься. Ладно, есть у меня одна затея, как выпас проверить. Жди меня, к утру вернусь. – С тем и пропал Колька, про затею свою ничего другу не сказав.

А на другой день приезжает он на тракторе-экскаваторе с ковшиком сзади подвешенным. Кликнул Захара – и на выпас. Показали трактористу, где рыть, а сами с грабельками следом идут, землицу проверяют. Так весь выпас вдоль и поперек изрыли, что ни пешком, ни верхом не проехать, не пройти, хоть караул кричи. Ладно, что тракторист под вечер на старый пень наскочил, ковш набок сбил, машину свою покалечил, с тем и умотал обратно.

Попозже собрались почти все мужики возле магазина, друг на дружку не глядят, стесняются, мозолями особо не похваляются. А чем хвастаться, бахвалиться, когда работу всю как есть позапустили, деревню вдоль и поперек изрыли. Сено не ставлено, дрова не пилены, с колхозу поувольнялись, коль в кладоискатели подались. На Захара пальцами тычут, его во всем и винят. Скотину побитую жалко, а пустого труда своего и еще жальче. Не то беда, что во двор вошла, а та беда, что со двора не идет. Купили бы сала, да денег не стало. Лиха беда всех с ума свела. Такая вот штука клад искать, чертей гонять, людей смешить, себя иссушить. Дай вам Бог пировать, а нам крохи собирать.

Посудили-порядили, надо бы обратно в колхоз подаваться, за работу приниматься, а то к зиме клади зубы на полку, помирай втихомолку.

Так вот мы и жили, сани купили, кобылу продали, баб запрягали, воду возили, баню топили, поросят мыли, а сами шибко не тужили.

Хорош я тебе случай рассказал? Жили-были журавель да овца, накосили оне стожок сенца, а не сказать ли все опять с конца?

Дед Миша, по прозвищу Башкур, блаженно щурится на солнышке, подставляя небритое морщинистое лицо, смахивая негнущейся рукой с него надоедливых паутов.

– А про себя чего не расскажешь? Или не рыл землю вместе со всеми? – спрашиваю его. – Твой дом как раз рядом с домом Захара Ефремова впритык стоял, может, на твоем огороде курица чего и склевала?

– Это я и без твоего указу знаю, где та курочка камешек склевала. Да я, скажу тебе, не то ботало, которое к шее примотано, чтоб трезвонить всем. По нашей речке, видел, поди, камешки антересные попадаются, встречаются. А в речку саму лесной ручей впадает. Он из-под песчаного холма начало берет. Тот ручей мой дед Степан еще до революции заприметил и жилку золотую отыскал. Приметить-то приметил, да и завалил сухостоем, хворостом разным. Время неспокойное пришло: революция, колхозы, война.

Он дажесь моему отцу ту жилку не показал, не надеялся на него. Больно горяч мой батяня был, мог и открыться кому ни попадя. А перед смертью своей свел меня, мальца, дед к ручью и страшную клятву взял, что до поры до времени не откроюсь никому, пока свободу не объявят да землю народу не вернут. А коль не дождусь того, так чтоб внукам своим завещал. Только нет внуков у меня, одна внучка. Как быть, и не знаю…

– Да, дед! Не зря тебя на деревне Жилой кличут, не зря…

– Слушай, – говорит он, – а дай мне денег взаймы, чтоб к профессору съездить, здоровьем поправиться, подлечиться малость. Может, и дождусь ее, свободы. А нет, так тебе тот ручей покажу. Все одно надо открываться кому-то.

– А надо ли, дед? – спрашиваю с сомнением…

Я тебе что еще сказать хотел: кто как живет, такая о нем и слава идет. Какова баба – такова ей и слава. Добрая слава за печкой спит, а худая по свету бежит…

От людей не спрячешься, не затыришься в закуток, все одно обо всем узнают, прознают, всему миру выскажут, не тебя самого, так ворота ночью дегтем вымажут, не отмоешься.

То лишь бритва скребет, а слово вострое насмерть режет. Люди зазря ничего не скажут, а правду укажут. Мир по слюнке плюнет, вот тебе и море. Так говорю?

А дело у нас было так, что старик с печки на пол бряк, а там баба лежала, никуда не убежала. Через короткий срочок родился у нее сверчок. По лавкам скачет, песню плачет. Деду песни надоели, за топор схватился, за сверчком пустился. Промеж глаз тому обухом саданул, стену проломил, крыша упала, баба горшок сломала. Так теперича и живут: без стены, без крыши, в избе одни мыши. У деда борода до колена, а в доме ни полена. А в городе живет царь Тофута – и сказка вся тута!

Ничего не понял? Вот чуток подрастешь, авось поймешь. Моя присказка коротка, как слово у молодки: долго в гости зазывала, да мало на стол подавала. Не ходи дружок на чужой дворок, а то чего как случится, так до старости не отмыться. А нам Господь повелел от земли кормиться, чтоб была белая мучица да в ведре водица.

Опять не понял? Ну, тогды слухай дале: ехал Ваня из Рязани, у него дырявы сани. Четыре рогожи положили, а три следом пустили. Оне вперед его прибежали, на кровать упали, а Ваня в дом вошел, жену не нашел. С тех пор так и живет-может, в землю рожей.