– Узнаю свою дочь.
Папа подходит ко мне, и некоторое время мы просто стоим в лиловых сумерках, глядя на танцующих.
Элли сегодня тоже в клетчатом – в официальных цветах клана Бэрдов. Платье очень красивое, бриллианты в волосах сверкают. Мне вновь становится ясно, что Элли рождена быть принцессой.
– Они ее заживо сожрут, – замечает папа, делая широкий жест свободной рукой и обводя всех людей, которые толпятся во дворике.
– Не знаю, пап, – говорю я и придвигаюсь поближе, чтобы коснуться его локтя. – По-моему, они не похожи на каннибалов.
Он смотрит на меня, и углы его губ поднимаются в знакомой улыбке. По обеим сторонам рта – глубокие морщинки. Ветерок отдувает с папиного лица редкие волосы.
Взяв его под руку, я кивком указываю на людей в роскошных костюмах и причудливых головных уборах.
– Они ее полюбят. Все любят Эл. Это… вроде как ее суперспособность – всем нравиться. Ну и потом, у нее шикарные волосы…
– Они такие были даже в детстве, – нахмурившись, говорит папа. – Это меня всегда смущало.
Я смеюсь, но, наверное, невесело, потому что папа переводит взгляд на меня.
– А ты, детка? Как тебе в этом сумасшедшем доме?
Папа отлично знает, когда что-то меня беспокоит, наверное, потому что я унаследовала от него способность смеяться над трудностями и прикрывать грусть шутками. С мамой это проходит, с Эл, как правило, тоже, но папа… нет, папа прекрасно всё понимает.
– Нормально, – говорю я, потому что это отчасти правда.
Иногда мне весело, порой я даже в восторге. Как ни странно, первое, что приходит в голову – то утро, когда мы с Майлзом катались в парке. Но я отгоняю эту мысль. Хотя и недостаточно быстро: я краснею. Папа, возможно, замечает мой румянец – он всё и всегда замечает, – но ничего не говорит.
– Я как будто попала на другую планету, – продолжаю я, и папа усмехается.
– О да. Планета богатых и знаменитых. Воздух здесь разрежен, дышать трудно.
Он улыбается:
– Но вы справитесь. У вас есть то, чего недоставало мне.
Я поднимаю брови и жду ключевой реплики. Разумеется, папа шутливо подталкивает меня, подмигивает и говорит:
– Хорошие родители.
Я смеюсь, и папа переводит взгляд на свой пустой бокал:
– Я хочу еще. Тебе принести что-нибудь?
Я качаю головой, и он снова подмигивает:
– Не бросай тиару в пруд без меня, детка.
Папа возвращается в дом, и я улыбаюсь, глядя ему вслед.
Мне не хватало здесь родителей – пускай подросткам это ощущение несвойственно, но я говорю чистую правду. Пусть папа порой ставит меня в неловкое положение, пусть мама страшно рассеянна, но они нас любят. С ними легко и приятно, и они всегда желали нам исключительно здоровья и счастья. В этом смысле мне и Элли повезло больше, чем членам королевской семьи.
Вздохнув, я возвращаюсь на балкон. Еще не темно – стемнеет только около одиннадцати – но всё вокруг залито золотым светом, дворик наполняют лавандовые тени, а ближайшие холмы кажутся темно-зелеными на фоне неба. Становится прохладно, и я жалею, что не захватила накидку.
– Вот ты где, – слышу я, поворачиваюсь и вижу Майлза, который шагает ко мне. И он… очень…
– Ух ты, – говорю я.
Он действительно в килте, но выглядит ничуть не смешно. Килт такой же, как мое платье – фиолетово-зелено-черный – а еще у Майлза галстук-бабочка в тон, белая рубашка и великолепный черный жилет. Даже гольфы на нем не смотрятся глупо; а переведя взгляд пониже, я замечаю…
– Это кинжал? – спрашиваю я, указав на кожаные ножны, выглядывающие из-за подвязки гольфа.
– Что? А. Да. Обязательный аксессуар. Называется «скин ду»…
Я поднимаю руку:
– Нет. Никакой истории сегодня.
К моему удивлению, Майлз улыбается, и на его щеке появляется ямочка.
Его кудрявые волосы сегодня аккуратно причесаны, хотя по-прежнему вьются на висках. Выглядит он очень… симпатично.
И даже более того. Но я не желаю это признавать.
– Никакой истории, – соглашается он и протягивает руку. – А как насчет танцев?
Глава 27
Бальная зала переполнена, когда я вхожу туда, держа Майлза под руку. Несколько секунд я просто стою и смотрю на развевающиеся юбки.
– Ой… сколько клетчатого.
Майлз слегка фыркает. Это у него сходит за смех.
– Почему у вас не болит голова от такого количества несочетающихся цветов? – спрашиваю я, глядя на пожилую даму, украшенную изумрудами. Ее платье представляет собой буйство оранжевого, зеленого и черного. Она разговаривает с женщиной в желто-синем платье и в бриллиантах.
И это не говоря еще о мужских килтах.
– Наверное, мы привыкли, – отвечает Майлз.
Он отступает на шаг и смотрит на мой наряд. Я вспоминаю, как разглядывал меня Себ в Шербурнском замке, скользя взглядом по моему телу с головы до пят, и как от этого мне хотелось накрыться одеялом с головой.
Майлз ведет себя по-другому, и я теряюсь. Возможно, это потому, что он смотрит на меня… как будто с восхищением, а не просто оценивающе.
– Тартан тебе очень идет, – наконец произносит он, и я, прищурившись, гляжу на два алых пятна, появившиеся у него на скулах.
– Ты говоришь мне комплименты? – уточняю я, и, по-моему, румянец слегка растет.
Очень странно. Значит, у Майлза не голубая кровь, а красная, как у нас, простых смертных.
– Это называется хорошие манеры, – отвечает он, качая головой, и ведет меня дальше в залу, хотя мы не сразу присоединяемся к танцующим.
И я этому рада, потому что идет что-то вроде народной пляски – все стоят в ряд, меняются партнерами, вертятся… выглядит довольно опасно, но тут я замечаю в толпе блестящие золотые волосы Элли. Сестра переходит от Алекса к Себу, и ее юбка раздувается, когда она кружится.
Я всё еще улыбаюсь, глядя на Эл, когда мы вдруг встречаемся взглядами с королевой.
Она стоит на другой стороне зала, разговаривая с каким-то древним старичком в таком же ярко-красном тартане, но смотрит при этом на меня. Увидев нас с Майлзом под ручку, королева слегка кивает и поджимает губы – видимо, в знак одобрения.
А Элли в танце переходит к следующему партнеру – высокому мужчине, которого я раньше не видела – а Себ берет за руки Тэмсин. Он улыбается, и она тоже; темные волосы девушки развеваются, когда Себ кружит ее, начиная следующую фигуру, но она всё время смотрит по сторонам, словно ища кого-то.
– Ты хорошо знаешь леди Тэмсин? – спрашиваю я, прижимаясь к Майлзу, чтобы меня слышал только он.