Он покачался на стуле взад-вперед. Глаза его сверкали, и Сервас подумал, что этот человек спятил, но в то же время рассудок его абсолютно ясен.
– Давай я с ним разберусь, – сказал Манжен.
– Заткнись, – отозвался Ковальский и, не мигая, пристально поглядел на Эрика Ланга. – Ты только что нажил себе врага, и врага смертельного… Это ты понимаешь?
– Потому что на этот раз у вас ничего не вышло?
– Я не собираюсь тебя выпускать, мои зубы уже впились тебе в ногу, чувствуешь? И я не перестану искать доказательства, что это ты их убил. Так что ты пропал, Ланг…
– Ко! – раздался за дверью чей-то голос.
Все глаза устремились на командира отделения жандармерии, который появился на пороге. По выражению его лица все поняли: что-то случилось.
– Что такое? – спросил шеф группы.
– Нашли Седрика Домбра. – Жандарм выдержал драматическую паузу. – Он повесился. У себя в комнате. И оставил предсмертную записку, где признается в двойном убийстве. И еще пакет с одеждой девушек. На пакете он написал: «Родителям»…
Глава 16, где поставлена последняя точка
Мне не страшно. Сейчас утро. Повсюду тишина, повсюду сумрак, и снаружи, и внутри. Все еще спят. Тем лучше. Сегодня их ожидает забавное открытие…
Изящная красавица Амбра, наивная и простодушная Алиса, бедные загубленные души: с каждым утром ваша любовь становилась все нежнее. Но так надо, я должен вас убить. Не сердитесь на меня, так было предначертано.
Только что занялся день, настоящий погожий день. Дождь наконец прекратился. Прекрасный день, чтобы уйти. Потому что теперь настала моя очередь. Ты ведь понимаешь, что такой день выпадает нам только однажды, правда, Эрик? И что я сделал это для тебя. Единственно и исключительно для тебя. Внимание, которое ты им оказывал, было так же невыносимо, как полное безразличие ко мне. Откровенно говоря, я заслуживал лучшего. Я всегда был твоим самым горячим поклонником. Держу пари, что с сегодняшнего дня я займу в твоих мыслях то место, которого заслуживаю.
Твой фанат номер один, навсегда преданный тебе,
Седрик.
– Мне нужна графологическая экспертиза, – резко бросил Ковальский, прежде чем отдать записку эксперту.
– Охранник сказал, что дверь была распахнута настежь. Его, проходя мимо, увидел один из студентов и поднял тревогу.
Ко внимательно посмотрел на командира жандармов, который только что доложил обстановку, и поднял глаза на мертвого. Парень повесился на двух трубах, которые шли под самым потолком, спиной к желтой стене, и ноги его не доставали до пола всего каких-нибудь четыре сантиметра, и ни сантиметром больше, а до конца веревки – сантиметров девять.
«Вот что называется использовать все пространство, какое имеется», – подумал Сервас.
Сверкнувшая молния на миг подсветила студента снизу, и на эту долю секунды показалось, что он парит в воздухе, как Дэвид Копперфилд, и на потолок проецируется его тень. Не дожидаясь судмедэксперта, Ко ощупал ноги трупа сквозь брюки.
– Он повесился совсем недавно, – сказал он. – Окоченение пока не наступило.
– Убийство это или самоубийство, но что касается этого парня, у Ланга железное алиби, будь оно неладно, – буркнул Манжен.
Сервас ничего не сказал. Он знал, что его мнение в группе никого не интересует. Вспомнил фотографии трупов, смертельный ужас студента в подвале медицинского факультета и того, «кто будет к нему беспощаден, если он проговорится». Была ли в этом хоть крупица правды? Но он видел глаза Домбра в этот момент: в них светился абсолютно искренний страх.
Где-то в самой глубине сознания Мартен чувствовал, что они что-то упустили и в пазле не хватает одного элемента. Однако Домбр вместе с запиской оставил как дополнительную улику большой прозрачный полиэтиленовый пакет с одеждой девушек.
«Если уж ты такой большой фанат, то где твои книги?» – сказал себе Сервас. Правда, на этажерке стояли «Первопричастница» и еще несколько других томиков, но он не помнил, чтобы видел их, когда впервые вошел в эту комнату. Конечно, он мог и не обратить внимания, но, с другой стороны, как вообще можно пропустить такую деталь? Стало быть, все так и закончится? Самоубийство налицо, признание имеется: конец истории?
– Найдите мне номер телефона родителей, – приказал Ковальский. – Надо с ними встретиться прежде, чем набежит пресса…
Сервасу сейчас отчаянно была нужна сигарета, но он не хотел нарываться на грубый отказ, а потому вышел в коридор. Там двое охранников перекрывали вход в эту часть здания. Среди силуэтов тех, кто толпился за заграждением, он узнал знакомую лохматую шевелюру Пейроля. Новости распространяются быстро.
Мартен услышал, как за его спиной Ковальский крикнул:
– И найдите мне его подружку! Доставьте ее немедленно!
* * *
У Люси Руссель глаза распухли от слез. Она сидела в кабинете Региональной службы судебной полиции и тихо всхлипывала, но шеф группы добрее от этого не стал.
– Вы хотите сказать мне, что тогда соврали?
Она кивнула, не отнимая от глаз платочка.
– Я не расслышал, – настаивал Ковальский.
– Да…
– Громче! И смотрите на меня, когда я с вами разговариваю.
– Да, я соврала!
– Значит, в ту ночь вы с Седриком не были?
– Нет!
– Почему вы соврали?
– Потому что он меня попросил.
– И вас не смутило, что вы покрываете убийцу?
– Седрик поклялся мне, что это был не он…
У Люси Руссель было умное лицо и тусклые, гладко причесанные белокурые волосы. Нижняя губа у нее дрожала.
– И вы ему поверили? – Ковальский задал вопрос просто так, в ответе он не сомневался. – За это я мог бы отправить вас в тюрьму.
Она расплакалась еще сильнее.
– Ладно, – заключил он. – Уведите ее! – Крепко взял девушку за руку и буквально поднял ее со стула.
– А что делать с Лангом? – спросил Манжен, когда та вышла из кабинета.
Ко посмотрел на него отсутствующим взглядом.
– Как «что делать»? А у нас есть выбор, черт побери? Их убил мальчишка.
– Ты уверен?
– Нет. Но ни один прокурор не разрешит задерживать Ланга дольше, и ты это знаешь. В общем, мы его выпускаем в надежде, что он на этом успокоится.
– Его адвокат собирается накатать на меня жалобу, – сказал Манжен.
Ковальский пристально посмотрел на него.
– Тут все стоят друг за друга, – сказал он. – Ничего такого не было. Если Ланг заявит, что его били, мы скажем, что он все выдумал. С одной стороны будет его слово, а с другой – слово четырех полицейских. Всем ясно? Тебе тоже, Сервас? – спросил он, обернувшись.