Он волновался по поводу своих девочек, но я не могла сопротивляться желанию, разрешить моим пальцам пробежаться по его груди. Его тело напряглось, и я улыбнулась.
– Мы должны чаще прикидываться мертвыми. Это самое хорошее утро, которое у меня было за долгое время.
– Всегда есть комната, которую можно улучшить. – Вес Трента переместился, когда он склонился надо мной. Его рука прошла восхитительный покалывающий путь, когда она залезла под подол короткой ночной рубашки, жестко обосновываясь на моей талии. Я улыбнулась и притянула его к себе, снова целуя.
Я закрыла глаза и вдохнула. Намек на запах мыла моей мамы сделал все более знакомым, и моя рука устойчиво прошла вниз по его боку и бедру, прежде чем я залезла внутрь, чтобы найти его. Его дыхание изменилось, и я замешкалась, когда его губы покинули мои и отправились вниз по моей шее к груди.
– Элис, они все еще спят. – Голос Такаты прошел через меня, и Трент подскочил.
– Они на три часа впереди нас, – запротестовала моя мама. – Мы должны идти, а я не собираюсь сбегать отсюда и оставлять им записку!
– Значит, ты постучи к ним в дверь, – проворчала Таката. – Почему ты заставляешь меня делать это?
– О, ради Бога, я сделаю это, – сказала она, и звук ее шагов громко разносился от плитки. – Присмотри за вафлями, ладно? Они должны подняться.
Трент посмотрел вниз на меня, его прерванная страсть становилась весельем в уголках глаз.
– Я встаю. Им нужно идти.
– Прости, – сказала я, примирительно морщась, и он перекатился, чтобы сесть, устраиваясь около меня с одеялом на коленях.
– Доброе утро, миссис Морган! – произнес Трент громко, когда уставился в потолок, и я двусмысленно на него глянула.
– Смотри, они проснулись, – услышала я, как она предупредила Такату. – Иди, проверь вафли.
Она едва постучала прежде, чем открыть дверь, и я дернула одеяло, когда она заглянула внутрь, принеся с собой аромат кленового сиропа и готового жидкого теста.
– Доброе утро! – счастливо произнесла она, ее убранные волосы делали ее более похожей на мою сестру, чем на мою маму в повседневных джинсах и отличном свитере. – Завтрак готов. Вы можете его съесть, пока он горячий, или позволить ему остыть, но я не хотела уезжать, по крайней мере, не сказав «Доброе утро».
– Ты уезжаешь? – сказала я, захватив одеяло, когда Трент угрожал стянуть его с меня.
Моя мама двинулась вперед, щелкая каблуками, когда она шла, чтобы полностью открыть жалюзи. Пролившийся солнечный свет причинил боль глазам.
– Сегодня мы улетаем. Сегодня большой день! – Она повернулась, сияя. – Черт, вы отлично смотритесь вместе. Рейчел, если ты проигнорируешь это, я разозлюсь. У Трента есть…
– Мама! – закричала я, и она моргнула, став немного красной. Трент не помогал, и я ущипнула его, чтобы он молчал, когда он открыл рот, по-видимому, чтобы спросить, что она думала, у него было, чтобы заинтересовать меня.
– Прости, – сказала она, удивив меня. – Я просто хотела увидеть тебя, прежде чем мы уедем.
– Куда ты едешь? – снова спросила я. – Мне нужно сделать кое-какие чары, и я подумала, что ты могла бы помочь мне. С покупками, если нет ничего другого.
– Э-э-элис? – прокричал Таката. – Где корица?
Ее глаза загорелись, а затем она нахмурилась, явно раздираемая на части.
– О, я не могу, дорогая, – сказала она, когда подняла мои джинсы с пола и свернула их. – У нас с Дональдом билеты на самолет в Цинци через несколько часов. Мне нужно спланировать твои похороны.
– Сработало! – воскликнул Трент, и я улыбнулась, когда глаза моей мамы пылали от предвкушения.
– Они будут фантастическими! – Ее прорвало, когда она играла с кисточкой на лампе из семидесятых, которую они поставили здесь. – Если я не могу спланировать твою свадьбу, я могу, по крайней мере, устроить твои похороны. У Дональда есть песня и все. Тебе это понравится!
О, Боже, она собиралась произнести надгробную речь.
– Э, мама?
– Располагайся, – сказала она, когда выходила из комнаты. – Мы уезжаем в десять.
Дверь щелкнула, закрываясь, и я вскинула голову. Я никогда не смогу снова покинуть свою церковь. Если у меня будет церковь, в которую можно вернуться.
Трент отбросил одеяло и свесил ноги на пол.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – сказал он, когда встал, и каждый вкусный дюйм его тела ловил свет от пляжа. – Твоя мама…
– Что? – Я смотрела на медленно растущую тень на постели, где он был, и вздохнула. Всего двадцать минут. Этого было слишком много, чтобы просить?
– Забавная, – сказал он, потягиваясь.
– Да уж. – Я села и убрала волосы назад резинками. – Забавные картины были на выпускном балу и на родительских собраниях. Моя мама была активным родителем.
С опущенной головой я прошаркала ногами мимо Трента в сторону ванной комнаты. Я сказала Айви, что нас прослушивали, и не звонила ей с того времени, не желая раскрыть нашу историю о том, что мы притворялись мертвыми. Но сейчас после несколько часов, я, вероятно, должна была сказать ей, что мы были в порядке. Даже те шесть часов, которые потребуются для самолета моей мамы, чтобы она оказалась там, были слишком длинными, чтобы Айви волновалась.
Я ахнула, когда Трент поймал меня, притягивая и укладывая обратно на кровать. Мое дыхание стало быстрым, когда они прижал меня своим весом, и я пристально посмотрела на него, чувствуя себя желанной, когда мы соприкасались по всей длине тел.
– Ты мне больше всего нравишься утром, – сказал он, глядя на мои волосы, когда убирал их с моего лица.
Я бы отдала что угодно, чтобы так было всегда, и я улыбнулась ему, мне больше всего нравилось, когда он был мягким, счастливым, со щетиной и так далее.
– Возможно, мы просто должны продолжать притворяться мертвыми.
Тихо, беспокойство заскользило в его глазах.
– Мне жаль. Что ты вчера это видела.
– Видела что? – Мои пальцы играли с кончиками его ушей. Я знала, о чем он говорил, но иногда было лучше притвориться.
Приподнявшись на локте, он взял мои пальцы и поцеловал их.
– С вампиром.
Мое дыхание участилось, и я наклонила голову, пытаясь поймать его взгляд.
– Там не было ничего страшного, что я раньше не видела.
– Это... Я обещал себе…
– Трент. – Я потянула его к себе, нашла его губы своими, чувствуя, как острые ощущения катятся вниз через меня и рикошетя от его собственных желаний. Медленно я опустилась обратно на подушку, но его глаза были такими же обеспокоенными, как и таинственными. – Я знаю, кто ты. И я люблю тебя.
Он посмотрела мне в глаза, и первые намеки на улыбку ослабили его беспокойство.