Де Лоримьер внимательно рассматривал свои длинные пальцы.
— Вполне возможно. Нужно просто посмотреть, не так ли?
Человек, который привел Мартина к дому, внезапно материализовался у стола. Де Лоримьер показал на него рукой.
— Жорж снабдит вас деньгами на дорогу и познакомит с различными опознавательными сигналами, по которым мы узнаем друг друга. Они разные для каждого прихода.
Мартин почувствовал, как его руку взяла чужая рука. Хватка была крепкой.
— Однажды вы высказали свое мнение, мой друг. Теперь отыщите истину. — Шевалье вздохнул и потрепал де Белестр-Макдоннелла по плечу. — Вот видишь, Мартин, даже если Джон или я могли бы отправиться вместо тебя, то я очень сомневался бы в нашей объективности. Мы зелоты. Ты — нет. По крайней мере, сейчас.
На все у тебя есть месяц. Через месяц ты расскажешь мне о реальной готовности «Братьев-охотников» отсюда и до границы, а также силу и расположение наших американских союзников. Первого ноября мы встретимся в доме Анри Бриена. У нас будет еще достаточно времени, чтобы сделать переоценку, если она потребуется. В этом году урожай начали собирать поздно. До середины ноября ничего не произойдет. С Богом, мой юный друг. — Он поднял свой стакан: — За «Братьев-охотников» и за наше дело.
— И за хорошие вести, которые, я уверен, принесет наш юный друг, — сказал де Белестр-Макдоннелл, прикасаясь губами к стакану.
Мартин подождал, пока они оба выпьют. Его лицо не выражало ничего. Когда они опустили свои стаканы, он поднял свой:
— За истину!
Штат Нью-Йорк, прямо у границы с Вермонтом, к западу от Олбурга, 31 октября 1838 года
Наконец Мартин увидел мост, который сначала был едва различим сквозь пелену дождя. Каменная арка моста была приземиста, как ворота в средневековом замке. Под ней была темная бездна, откуда раздавался плеск бегущей воды. Мартин послал свою лошадь вперед и вниз, пока не оказался прямо под дорогой. Он спешился, накинул поводья на кучу камней и перебрался с липкой глины на сухую холодную землю под опорами моста. Присел там, съежившись от холода, и стал вслушиваться в шум дождя над головой. Мартин взглянул на часы. Он мог просидеть здесь еще не более получаса. Нащупав что-то на бедре, вспомнил, что это хлеб. Он выудил его из кармана и принялся жевать, не обращая внимания на воду, капавшую с полей его промокшей шляпы, и ощущая его вкус небом.
Ему хотелось плакать. Его мутило от собственного бессилия так, будто он смотрел на что-то ужасное и не мог отвернуться. Суть была понятна. Все было бесполезно. Революция была не чем иным, как гротескным упражнением в самообмане. Нет, это было еще хуже. Погибнут добрые люди, будут зарезаны, будто свиньи, на тех же самых полях, которые они поклялись освободить. Он посмотрел на руку, белевшую в темноте, как уснувшая рыба. И будет ли он повинен в том, что прольется их кровь? Сможет ли он предотвратить неизбежное? Несмотря на темноту вокруг, он закрыл глаза и подождал, пока стук над его головой и в его груди не прекратится.
* * *
Задолго до того, как он добрался до высокого ухоженного дома в Сент-Олбанс, где Нельсон со своими помощниками замышляли свое громкое возвращение в Канаду, Мартин Гойетт расстался с иллюзиями. С помощью еще одного набора условных знаков ему удалось встретиться с американскими «Братьями» и впервые послушать разговоры о революции на английском. В отличие от того, что он слышал в Нижней Канаде, суждения, которые высказывались здесь, казались пустыми, словно никто из усевшихся за игру понятия не имел о ее правилах. Было похоже, что они принимали себя за шумную толпу сочувствовавших, чья готовность выступить с оружием в руках, конечно, не исключалась, но только в случае уверенности в успехе. Что же касается готовности поставки вооружений, то вообще вряд ли можно было с какой-либо уверенностью сказать что-нибудь даже о его закупке, не говоря уже о наличии. Если не считать разнообразного личного оружия, которое удалось собрать по фермерским домам, американские «Братья» были так же плохо вооружены, как и их канадские товарищи, и, решись они пересечь границу, в чем Мартин серьезно сомневался, оказались бы простым пушечным мясом.
* * *
После встречи с Робертом Нельсоном в Сент-Олбанс Мартин пришел в уныние. В этом человеке жила сильная уверенность. Он говорил громко и убедительно, и Мартин сразу же заметил, что именно это легко подчиняло других людей его воле. Нельсон объяснил Мартину, после того как прочел письмо де Лоримьера, доставленное ему, что с деньгами проблем не было. Для срочной отправки в Олбург готовилась большая партия вооружения. После встречи с Нельсоном Мартин повстречался и с другими. Доктор Сирилл Коте говорил красноречиво и любезно, но смотрел на Мартина так, словно видел в нем испытательный образец на лабораторном столе; важный Гран Игль, Эдуард-Элизи Мальер, постоянно чем-то хвалился. Было трудно всерьез воспринимать этого комичного маленького человека, и даже неопытному глазу Мартина было заметно, что он был полным нулем в военном деле. Люсьен Ганьон не сводил с него глаз. У него единственного из всех было мускулистое тело и жесткие глаза настоящего бойца. Мартин не мог заставить себя ответить ему взглядом и пытался заглушить свой страх.
На следующий день он был в Олбани по адресу, указанному ему де Лоримьером, в доме банкира, который имел когда-то адвокатскую практику в Монреале. Де Лоримьер объяснил Мартину, что этот человек был таким же революционером, как и они, будучи одновременно реалистом, что делало его в эти эмоционально напряженные времена тем, кому можно было доверять. У него должно было сложиться определенное мнение об американской поддержке революции. Полный маленький банкир оказался умным человеком с ясными круглыми глазами, которые мудро прищуривались за прозрачными стеклами очков. Наблюдая, как короткие, унизанные кольцами пальцы Хемелина нетерпеливо стучали по столу, Мартин понял, что де Лоримьер ошибался в революционном пыле своего друга. Шевалье де Лоримьер заблуждался, когда принял откровенную ненависть, которую Хемелин испытывал к британцам, за возмущение бунтаря. Хемелин рассказал Мартину без всяких обиняков, что семь миллионов долларов, якобы собранных, чтобы покрыть расходы на подготовку к сражению, были мифом. В его банке не было зарегистрировано никаких необъясненных солидных переводов средств и не существовало многочисленных мелких изъятий. Та же самая картина была и в других банках, даже в Нью-Йорке и там, на севере. Если, конечно, у Роберта Нельсона и его мифических американских союзников нет солидных финансовых резервов, в чем Хемелин сомневался, или они уже успели приобрести значительный арсенал вооружений, то революция будет совершаться канадскими ружьями. Мартин вспомнил, как этот маленький человек вздохнул, словно вспомнил что-то важное. Он поднял указательный палец и попросил у Мартина разрешения уточнить свое последнее замечание — люди действительно готовы в большом количестве перейти границу, чтобы помочь революции, признал он, но только в том случае, если она победит.
Несмотря на то что Мартину не терпелось сразу же уехать, вежливость возобладала, и он пообедал с Пьером Хемелином. Он едва чувствовал вкус пищи и после обеда отказался от предложения Хемелина остаться на ночь в его доме. Ему нужно было назад, в Монреаль, к де Лоримьеру, не откладывая. Сумасшествие должно было быть прекращено. Он обязан был успеть добраться до де Лоримьера, Жозефа-Нарсиса, Франсуа-Ксавье, Туссона. До них до всех. До своих друзей и друзей, которые даже сейчас готовились к битве, слепо веря, что в определенной степени победа будет обеспечена союзниками, помощь которых, как теперь понимал Мартин, была эфемерна, как и мечты о новой стране вдоль по течению реки Святого Лаврентия, которую они лелеяли. Он должен был остановить их.