— Вечный обет? Он его должен будет принять?
Вентури твердо встретил его взгляд.
— У нас и тут выбора не остается. Как вы уже очень прагматично сказали, он имеет право. Я молю Бога, чтобы вы не ошиблись в своем выборе, Сальваторе. Он пугает меня.
Изображая уверенность, которой он не чувствовал, Теттрини положил руку на плечо Вентури.
— На все Божья воля, Пауло. Мы всего лишь орудия этой воли.
* * *
К весне 1835 года Бернард обнаружил, что Томас Риварола стал его другом. Осознание этого пришло неожиданно и не без удивления, поскольку он никогда не намеревался воспринимать общительного простака Риваролу всерьез.
Многие в его деревне, грустно поведал ему Риварола, не находили утешения у Господа. Вот почему он решил стать священником. Ради этого он уступил своему младшему брату наследственное право на их небольшую семейную ферму. Он не думал ни о каких миссиях, и важные посты в Мадриде и Лиссабоне были не для него. Он собирался возвратиться в свой родной приход для того, чтобы вернуть всех отбившихся от стада в сладкие объятия Господа.
«Да, ты сможешь, — подумал Бернард. — Ты сможешь все это сделать. Ты сможешь заставить камни плакать от твоих слов. Ты удивишь своих друзей чудесами. Но не только во имя Господа и не в забытой всеми Каталине, а в далеких Саксонии, Баварии или Дании, где уши более чувствительны, умы более восприимчивы и руки больше тянутся к делу».
Постепенно, но верно недоверие, которое Бернард испытывал к Томасу Ривароле, почти исчезло в его сознании. Они возвращались с занятий вскоре после того, как Бернард начал посещать курсы в Большом зале теологии. Риварола, который все еще боролся с философией, оживленно объяснял, почему Гегель был, по сути, антихристианином. Бернард, слушавший внимательно, как он это делал последнее время, внезапно с чувством схватил великана за руку.
— Великолепно, Томас. Мы еще сделаем из тебя философа.
Риварола светился от счастья, обрадованный такими лестными для него словами от человека, на которого он так хотел произвести впечатление. Для Бернарда это был момент прозрения. Он на самом деле почувствовал гордость и радость за другого человека. Он улыбнулся про себя, делая из этого выводы. Он всегда знал, что ему судьбой предназначено управлять умами и сердцами людей. Он сказал Теттрини, что для нового возрождения нужны апостолы. И он теперь знал, кто будут его апостолы. Он положил руку на плечи Риваролы, и так, смеясь, вместе они вошли в полуденный мрак главного зала Святой Сабины.
Май 1835 года
— Клади их сюда, Томас. Хорошо. — Бернард отошел в сторону, чтобы дать большому и сильному Ривароле поставить ящик с книгами на пол в углу кельи.
Риварола взял в руки «Историю Сент-Леже».
— Я удивляюсь, Бернард, твоей любви к средневековой литературе. Мне бы этот интерес.
Великан все равно не читал по-французски, поэтому даже если бы он и открыл книгу, то не заметил бы, что на самом деле это был «Эмиль» Жан-Жака Руссо. Эта была одна из предосторожностей: каждая отобранная им книга была на иностранном языке. Большинство любопытных глаз не найдет в его библиотеке ничего предосудительного, даже если потратит время на поиски. За исключением Баттиста. Но он сомневался, что Баттисту хватит смелости зайти в эту келью, пока он занимал ее.
Словно читая его мысли, Риварола пошутил:
— Книги вместо Баттиста. Должно быть, Бернард, ты сказал что-то очень убедительное нашему настоятелю, чтобы получить разрешение иметь книги в келье и выгнать из нее Альфонса. Мне на самом деле жаль этого негодника в связи с его уродством духа и тела. Мне следовало бы стараться относиться к нему как к чаду Божьему, даже несмотря на то что он терпеть меня не может.
Бернард был занят расстановкой книг.
— Ну, я не знаю, Томас. Здесь нет никого, кто мог бы любить тебя и верить тебе одновременно. Даже Баттист не может. А ведь он изменился после того ужасного падения в церкви, не так ли? — И продолжил: — А что касается книг. Так это специальное разрешение, каково?
Они посмеялись при этом упоминании особого положения Святой Сабины в ордене. Каждый в монастыре, кто пользовался какими-нибудь небольшими привилегиями, обычно прибегал к этому аргументу, чтобы обезопасить себя.
Риварола осмотрел келью.
— В это время я более всего скучаю по своей ферме. Весна, повсюду запах жизни. Разве ты не чувствуешь его, Бернард?
— Да, я заметил изменения за последние две недели. Марио со своим цветочным горшком. Пробуждение при свете, а не в темноте. Да, Томас, я тоже чувствую себя свободнее, но не вследствие наступления весны. — Он понизил голос: — Когда я говорил с настоятелем буквально вчера, он позволил мне еще одно особое послабление, которое, должен признаться, здорово меня удивило. — Последнее не было правдой, и он даже пожалел о том, что солгал другу. Никакого послабления позволено не было. Он выпросил его.
Риварола поднял брови. Это было, Бернард уже знал, знаком чрезвычайного интереса с его стороны.
Бернард продолжил:
— Мне позволили изучать иностранные языки в Римском университете. Мне будет разрешено пожертвовать некоторыми уроками теологии, в случае если я продемонстрирую успехи наперед. Поскольку я знаком с трудами Фомы Аквинского, магистр Палермо посчитал возможным просить за меня настоятеля Теттрини.
Риварола тепло рассмеялся.
— Браво, Бернард.
Было приятно наблюдать дружескую улыбку. Одиночество так удручало Бернарда. Хотя человек был призван выполнять Божью волю, это вовсе не означало, что он при этом должен был всегда оставаться серьезным. Риварола был уверен, что Создателю нравилось хорошенько посмеяться, и, возможно, он частенько занимался этим.
— Я голоден, — сказал Бернард. — Посмотрим, что за помои эти глупые новиции состряпали для нас сегодня вечером. Уверяю, что пища, которую я готовил в свою очередь в прошлом месяце, была вкуснее.
— Я думаю, это ты слишком, — ответил Риварола. — И помимо всего прочего, для неумелых городских парней они готовят не так уж плохо.
— Да ты все съешь. Даже ворону.
— Что правда, то правда. Ворона тоже неплоха. Только сначала ее нужно сварить.
— С перьями или без них?
— Зависит от того, насколько ты голоден.
Смех Риваролы вызвал неодобрительный взгляд одного из присутствовавших монахов. Замечания в Божьем доме, даже такие незначительные, обычно очень Риваролу расстраивали. Но на этот раз он этого не заметил, поскольку порадовался смешинке, промелькнувшей в глазах своего друга.
Глава IV
Монреаль, Нижняя Канада, 27 сентября 1838 года
Мартин Гойетт по благовесту узнал, сколько времени. Он стоял у рынка Бонсекур и наблюдал за оживленной толпой. Перед ним на мостовой уселись двое мальчишек, один из них бережно держал небольшую клетку с птицей. Торговец овощами катил свою тачку к зданию рынка, двое, стоявшие сразу за ним, смотрели на реку, опершись на перила. Мартин пытался догадаться, не было ли среди них того, кого он искал. Он вытащил из кармана листок бумаги и прочитал сообщение снова, несмотря на то что он уже знал наизусть каждое его слово.