Новый год в России. История праздника - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Углик cтр.№ 12

Поверья о народной ворожбе передаются из уст в уста и даже подробно описываются в произведениях Пушкина, Толстого, Жуковского, Гоголя и Гончарова. В «Войне и мире» гадала Наташа Ростова, а в «Евгении Онегине» ворожила Татьяна Ларина. Такая бытовая магия была тем небольшим мостком, который связывал дворянскую и народную культуру. Девушки из усадеб равно интересовались своей судьбой, как их дворовые и крестьянки, поэтому святочные вечера они часто проводили вместе: забирались по ночам в баню (там, кстати, «зеркальное гадание» проводилось чаще всего), слушали под окнами и бросали в снег сапог. В книгах можно проследить не только за развитием и укреплением ритуалов как таковых, но и узнать, кто, где и как гадал в разные времена. В этом плане невероятно полезны заметки любопытных иностранцев: по ним можно отследить ту степень, в которой магия считалась приемлемой в тогдашнем обществе, ворожба – частый элемент мемуаров.

Дореволюционная открытка «Девушка на святочном гадании», 1890-е годы

Рождественская открытка, 1910-е годы

Самое известное литературное описание гаданий содержится в пятой главе романа Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин». Здесь подробно описывается процесс того, как девушки выпытывают у «иного» мира имена, состояние, возраст и внешность будущих суженых. В частности, Татьяна читала карты, толковала сны, гадала на луну, падающие звезды и даже на умывающегося кота. Она верит, что растопленный воск в воде отражает судьбу как зеркало и что перешедший дорогу заяц или монах – плохое предвестие. В романе, чтобы узнать имя суженого, спрашивали у первого встречного, а «подсмотреть» образ жениха можно в бане, накрыв там стол на двоих. Татьяна, «русская душою», верит и знает ворожбу и слепо доверяется соннику Мартына Задеки. Сам поэт комментирует это так: «Гадательные книги издаются у нас под фирмою Мартына Задеки, почтенного человека, не писавшего никогда гадательных книг».

Менее известна ворожба Светланы в балладе Василия Андреевича Жуковского, на которого ссылается Пушкин в эпиграфе к пятой главе. В «Светлане» сельские девицы ворожат в крещенский вечер. Они распевают подблюдные песни, кормят курицу, плавят воск, бросают за ворота башмаки. Героиня баллады, которая томится от любви, вытягивает золотое колечко из блюдца с водой и поет:

Девице говорят усесться пред свечой и зеркалом за накрытый на двоих стол, после чего ровно в полночь возлюбленный должен войти и присоединиться к ней. Однако вместо возлюбленного приходит на зов демон, который ведет Светлану не к венцу, а к мукам ада. Но как же без счастливого конца? Оказалось, это был просто сон, и настоящий суженый пришел к спящей Светлане, и они стали жить в счастье и любви. Счастье – это пробуждение, несчастье – лживый сон. Именно этой строфой подчеркивается мораль баллады.

Остается только отметить, что святочные гадания отнюдь не были исключительно женским развлечением. Молодые люди, находящиеся в поисках невесты, также обращались к Вселенной за помощью и указанием направления. Но эти ритуалы сохранились куда хуже, и никаких подробных описаний в литературных источниках исследователям отыскать не удалось.

У новогодней ели непростая судьба в русской фольклорной традиции: до того, как стать символом Нового года, она успела побывать и чертовым деревом, и спутницей смерти, и просто знаком унылого пейзажа средней полосы, который отнюдь не радует глаз путешественника. Но буквально за десять лет – с 1840-х годов, когда наряжать елку на Рождество стали повсеместно, – ее образ полностью изменился. О волшебных метаморфозах образа ели мы и расскажем в этой главе.

Поверить в это нелегко, но никому из исследователей не удалось доподлинно установить, почему именно ель стала рождественским деревом. Но все они сходятся во мнении, что корни надо искать в более древней традиции «майского древа», которое проносилось по деревням в первый день мая, украшенное лентами и цветами, и сжигалось в конце шествия, – однако то была береза, с ее нежными ветками и молодыми листочками. Другой древний обычай, распространенный во Франции, Южной Германии и других европейских странах, предполагал сжигание в печи «святочного полена». Большой кусок дерева или пень поджигали в первый день нового года, и они долго тлели, обещая дому процветание, а скотине – легкое разрешение от бремени. Иногда использовали и еловое полено, но обязательной эта практика не была.

Наряжать ель на Новый год, а затем и на Рождество первыми стали германские народы. В языческие времена они почитали ее как воплощение мирового древа и в день Нового года выбирали в лесу самое красивое дерево и украшали его свечами и цветными тряпочками. Потом вокруг дерева водились хороводы и совершались обряды. Со временем небольшие елочки стали брать домой, ставить на обеденный стол, вешать на них яблоки и сласти. Вечнозеленое дерево хорошо вписывалось в концепцию постоянного возрождения сил земли, на которой германцы строили свои верования.

После крещения германских народов обычай наряжать елку легко оброс христианскими смыслами, только ставили ее уже не на Новый год, а в сочельник, 24 декабря. Существуют три версии легенды о ели и младенце Иисусе. Первая и самая древняя звучит так: в ночь Рождества Христова все деревья расцвели и дали плоды, празднуя появление на свет Спасителя. И даже ель, которая не могла похвастаться роскошным убранством, стала хороша как никогда. Согласно другой легенде, в Рождественскую ночь не только волхвы и животные поклонялись в Вифлееме младенцу Иисусу, деревья тоже собрались вокруг его яслей. Первыми подоспели пальмы, потом добрались буки, березы, клены, дубы, магнолии и высокие кедры. Самой последней с далекого севера пришла елочка, которая была так скромна и некрасива, что остальные деревья решили скрыть ее от глаз Спасителя своими кронами. Но не тут-то было, звезды вдруг спустились на ветки золушки-елки, и она засияла сотнями огней. Третья легенда гласит, что ангелы долго спорили, какое дерево подарить людям на Рождество, перебирали варианты и наконец остановились на ели. Она покорила их своим жизнелюбием и теплым хвойным запахом.

Если полноценного дерева в распоряжении семьи не находилось, дом или участок украшали еловыми ветками