— Пробовал уже! — развёл руками Горчаков. — Господин Эномото заявляет, что в состоянии сам обеспечить собственную безопасность. А замеченных им в будущей поездке агентов охраны он будет расценивать как попытку вмешательства во внутренние дела Японии! Во всеми вытекающими последствиями, ваше величество!
— Быстро он оперился у нас, однако! — пробормотал Александр, начиная гневаться. — Вот, господин канцлер, следствие того, что наши правоохранительные силы не в состоянии найти убийцу секретаря японского посольства!
— Думаю, что нынче дело совсем не в неудовольствии господина Эномото состоянием розыска преступника! — попробовал возразить Горчаков.
— Оставь, светлейший! — махнул рукой Александр. — Вам бы с генералом Потаповым только щёки надувать, да умопостроения вместо дела производить! Что ж… Не желает господин посол охрану — просьбу уважить! Передай генералу: никакой самодеятельности! Ежели Эномото пожалуется на пригляд — мне придётся виновными Восточную Сибирь «усиливать»!
— Слушаюсь, государь! — хотя Горчаков никакого отношения к полиции и жандармерии и не имел, однако понял: недовольство Александра, случись какой казус с охраной, в первую очередь падёт на его голову.
…Канцлер Горчаков меж тем продолжал торжественно зачитывать статьи положений Трактата:
— Статья седьмая. Принимая во внимание, что хотя полномочие вице-адмирала Эномото Такэаки ещё не дошло к месту своего назначения, но телеграммою удостоверено, что оное уже отправлено из Японии, то стороны условились не откладывать более подписание настоящего Трактата. В оном постановлено, что обряд обмена полномочий последует немедленно по получению японским уполномоченным своих письменных полномочий и что для удостоверения исполнения этого обряда будет составлен особый протокол…
Словно сомневаясь в том, что полномочия микадо адресованы именно Эномото, Горчаков поверх очков испытующе воззрился на вице-адмирала. А тот, погружённый в прошлое, не сразу заметил обращённых на него взглядов и мгновенно установившейся тишины. И лишь лёгкое покашливание Стремоухова вернуло посла в настоящее. Вскинув голову, он торжественно наклонил голову:
— Рескрипт Его Императорского Величества выслан сюда специальным курьером, господа!
Присутствующие в зале переговоров слегка задвигались, закивали.
А это минимум два месяца, подумал Эномото. Два месяца на то время, чтобы специальный посланник императора Японии обогнул с юга Азиатский материк на корабле, после Суэца и Чёрного моря пересел на железную дорогу и с запада прибыл в Россию. А что посланец привезёт ещё?
Год назад в Токио министр внешних связей уже вручал посланнику полномочия правительства Японии, где были обозначены предельно допустимые уступки по Сахалину и достигнутые нынче условия соглашения были бы свидетельством победы дипломата Эномото. Какие ветры дуют нынче в правительственных коридорах Страны восходящего солнца? Об этом Эномото мог только догадываться.
Чего стоят догадки и предположения человека, лишённого подробной информации о событиях, происходящих на далёкой родине? Такую информацию Эномото в течение последнего года черпал только из телеграмм и комментариев, публикуемых в европейских и американских газетах. Составить по этим материалам, чаще всего противоречивым, верную картину происходящего было просто невозможно. Правительственные депеши из Японии, адресованные лично Эномото, приходили в Петербург не чаще одного-двух раз в месяц.
Он не знал, например, истинной реакции военного министра Сайго Такамори на известие о смерти его посланца Асикага Томео. Да и как он мог, собственно говоря, отреагировать на краткий рапорт о том, что секретарь посольства найден мёртвым близ границы Российской империи, и что смерть его наступила при невыясненных пока обстоятельствах? Чуть позднее Эномото отправил на родину более подробный отчёт, приложив к нему извещение МИДа России, официально выраженное соболезнование Александра II, материалы полицейского расследования смерти японского дипломата и несколько вырезок из русских газет. Имя фон Берга там упоминалось, но никаких сведений о том, что предполагаемый виновник гибели Асикага был весьма дружен с послом Японии, нигде не содержалось. Умолчал об этом в своём отчёте и сам вице-адмирал. Правда, об этом вполне мог верноподданнически сообщить правительству Японии переводчик посольства, Уратару Сига.
Вице-адмирал скосил глаза на замершего рядом Уратару: всегда почтителен, уважителен, исполнителен — а что ещё он знает о своём переводчике? О русском друге Мишеле Берге он знал гораздо больше…
…Когда высокие договаривающиеся стороны согласились, что русский и японский тексты Петербургского трактата идентичны, за спинами Горчакова и Эномото бесшумно засуетились помощники. Министру и послу подали тяжёлые бювары красного сафьяна, содержащие Трактат на двух языках. Подписи Горчакова и Эномото немедленно были просушены специальными подушечками с вензелями МИДа. Встав, стороны обменялись бюварами, а следом и рукопожатиями. Вице-адмирал уже сделал движение, чтобы выйти из-за стола, однако Стремоухов, поймав взгляд Эномото, чуть заметно покачал головой: ещё не время уходить!
А канцлер Горчаков уже торопливо шёл к нему вокруг стола в сопровождении секретаря с тяжёлой шкатулкой в руках.
— Ваше высокопревосходительство, господин Чрезвычайный и Полномочный Посол! — заговорил Горчаков. — Сегодня мне выпала великая честь выполнить повеление государя и вручить вам, господин вице-адмирал, орден Святого Станислава I степени. Знаками этого ордена Его Величество Александр II отмечает те большие заслуги и тот длительный труд, коими была примечательна ваша работа, имеющая сегодня, 25 мая 1875 года, столь значительный финал, как подписание Трактата…
В шкатулке блеснула большая многолучевая звезда, вся усыпанная бриллиантами.
Первым побуждением Эномото было немедленно отказаться от русской награды: он прекрасно понимал, что орден могут счесть подачкой, ради которой он «малодушно предал интересы великой Японии». Отказываться было, разумеется, нельзя: русские необычайно щепетильны в таких вещах. И публичное отвержение награды императора Александра II будет расценён как недружественный акт, идущий вразрез только что продемонстрированному миролюбивому настрою в отношениях с Россией.
Были у японского посла и другие мотивы. Вице-адмирал просто не знал, что именно будет содержать дипломатическая почта, отправленной нынче из Токио. Только ли официальное подтверждение полномочий посла относительно подписания Трактата? Не сочтёт ли правительство Японии и император завершение работы над Трактатом окончанием его миссии в России? Эномото вполне допускал, что пакет с личными печатями императора может привезти в Санкт-Петербург его преемник, новый Чрезвычайный и Полномочный Посол, назначенный вместо него. Тогда ему придётся паковать чемоданы и уезжать, бросив здесь Берга. Тогда два месяца — это всё, что у него остаётся… На это время ему нужна максимальная свобода действий, максимальный карт-бланш доверия русских. И ни о каком доверии уже не может быть и речи, откажись он от русской награды…