— Браво, господин вице-адмирал! — руки у Горчакова были свободными, и он зааплодировал дипломату. — Не совсем дипломатически, конечно, но… Ловко, ловко вы их и лбами столкнули, и напомнили про прежние взаимные обиды! И вообще: с вами было приятно работать, господин посол! Надеюсь, что его величество микадо письменно засвидетельствует не только ваши полномочия относительно Трактата, но и продлит ваши полномочия как посла в нашей стране! Ваше здоровье, господин Эномото!
— Благодарю вас, господин канцлер! Мне тоже хотелось бы надеяться на это! Но… Вы позволите задать вам непротокольный вопрос, господин министр?
— Непротокольный? Спрашивайте, господин посол! Правда, не могу обещать, что отвечу на него — ваши вопросы иной раз ставят в тупик. Вон, поглядите на наших друзей из Англии и Америки — хе-хе-хе! Не разлей вода ведь парочка была, вместе всё стрекотали, а после ваших вопросов по углам разбежались и не глядят друг на друга! Впрочем, спрашивайте, господин Эномото!
— Месяца два-три назад мне показалось, что темпы наших переговоров по Сахалину изменились. И господин Стремоухов — а, значит, и вы, господин канцлер — словно заторопились закончить сахалинский вопрос любой ценой. И это произошло как раз тогда, когда моё правительство санкционировало мне несколько снизить свои требования по обмену. Неужели вы не почувствовали, что ещё пара-тройка месяцев упорства — и цену за юг Сахалина Россия могла бы снизить? Или я ошибаюсь, ваше сиятельство?
Горчаков вздохнул: как он и предчувствовал, непротокольный вопрос был не из лёгких. Умеет этот азиат загонять в угол, ничего не скажешь!
— Дело уже прошлое, господин Эномото: Трактат подписан! Могу лишь признать — ваши ощущения верны! Да, мы торопились! Торопились, несмотря на то что наши дипломаты в Японии доносили нам о «смене ветров» в правительственных кругах относительно твёрдости позиций в сахалинском вопросе. И вполне реальными были предпосылки добиться ваших уступок. Тем более что речь-то шла об обмене одной русской территории на другие! Признайтесь, господин Эномото, — вы же тоже так считаете? И не только вы, но и ваше начальство в Токио! Не для протокола, а?
— Насчёт Токио сказать ничего не могу, господин канцлер. У японцев есть поговорка: был молодым — не знал, стал старым — забыл! — отшутился Эномото. — А что касаемо лично меня, то скажу так: мне весьма близка ваша позиция. Но вы не ответили на мой вопрос, господин канцлер! Почему вы заторопились?
— Экий вы неугомонный… Хорошо, попробую объяснить — хотя бы для обогащения вашего опыта, господин посол! Старики любят поучать молодёжь, не так ли? Так вот: во-первых «смена ветров» в любом правительстве — вещь непостоянная, как и на море. И доверяться сиюминутным настроениям в политике — вещь чрезвычайно опасная! К тому же донося в Петербург о смягчении позиции вашего кабинета министров, наш поверенный в делах, господин Струве, вместе с тем тревожился и о постоянном давлении, которое ваше правительство испытывает в сахалинском вопросе со стороны ряда западных держав. Вы знаете, о ком я, не так ли?
— Это совершенно очевидно, господин Канцлер! Но эти державы подталкивают Японию к конфронтации с Россией уже давно. И сие давление, портя погоду между нашими странами, всё же не настолько велико, чтобы служить руководством к действиям! В нашем правительстве достаточно много умных и дальновидных людей, которые прекрасно видят истинные цели Франции, Америки, а в первую очередь, конечно, Англии! Видят и не желают быть послушными глупыми марионетками в руках западных «кукловодов»!
— Но политика вещь многогранная, друг мой! — Горчаков вздохнул, принялся полировать стёклышки своих очков. — И Россия не может позволить себе «заиграться» решением своих восточных вопросов настолько, чтобы выпустить из виду Европу!
— Балканы?
— Совершенно верно, господин посол! Балканский гнойник — не без попустительства «доброй старой» Англии, как любит говаривать лорд Лофтус — созрел настолько, что его прорыв — вопрос если не недель, то месяцев! Как вы наверняка понимаете, господин посол, Россия не оставит своих славянских братьев под усиливающимся турецким игом! Война там неизбежна. И, принимая эту неизбежность во внимание, Россия вынуждена торопиться закрывать вопросы безопасности своих границ повсюду. Даже ценой территориальных уступок! Будучи спокойными за свои восточные рубежи, мы больше сосредоточимся на главной беде!
— Спасибо на искренность, господин министр! Спасибо — хотя ваш ответ, признаюсь, может поставить под сомнение ваше же утверждение о нынешней победе японской дипломатии! — Эномото широко улыбнулся, нивелируя тем горький смысл сказанного.
— Победа есть победа, господин вице-адмирал! — Горчаков поискал свой бокал, сунутый на подоконник за штору, не нашёл, махнул рукой, подзывая официанта. — И вообще, друг мой: не хватит ли на сегодня политики, турецкого чванства и английского коварства? Давайте побеседуем о более приятных вещах! Например, о вашем отпуске, заслуженном целым годом борьбы с русскими дипломатами. Или в Японии понятия отпусков не существует?
— Мы — вполне цивилизованная страна, господин Канцлер!
— Итак? Ну, в свою Японию до получения полномочий микадо вам съездить, разумеется, не удастся. Но я слышал, что государь располагает пригласить вас с собой на отдых в Ливадию! Это верно?
— Его величество как-то упоминал о Ливадии, но приглашения я ещё не получал, — покачал головой Эномото. — Боюсь, что я вынужден буду отказаться.
— Отчего же? Там такое же тёплое море, как и в Японии. Тамошний климат настолько разительно отличается от сырого и вечно простуженного петербургского, что кажется, будто попал в благословенную Италию!
— Не соблазняйте меня, господин министр! Я уже в отчаянии оттого, что вынужден буду отказаться от очередной милости его величества. Но тем не менее свой месячный отпуск уже спланировал!
Горчаков, склонив голову к плечу, испытующе глянул на этого странного азиата, пренебрегающего царским приглашением.
— Вы посоветовались с кем-либо, господин Эномото? Вам рекомендовали более приятные места, нежели Ливадия?
Эномото немного подумал, и решился сказать часть правды. Улыбнулся:
— К советам любого рода я отношусь несколько предвзято, как и всякий дипломат. Но вот на обратном пути из Берлина — ежели помните, господин министр, осенью я ездил по делам в Берлин — я познакомился с одним человеком, который так поэтично рассказывал о своих родных местах, что мне захотелось там побывать.
— Так-так-так! — лукаво прищурился Горчаков. — Не сомневаюсь, что этим человеком была женщина! Ну, тогда всё понятно, господин посол! И его величество, несмотря на всё его очевидное огорчение вашим отказом, тоже поймёт, не сомневаюсь!
— Вообще-то я не женат, господин министр, — заметил Эномото. Он вовсе не хотел отрицать версии некоего романтического приключения, которую сам же не так давно и запустил. — Но я не сказал, что это женщина! Кстати, хотел посоветоваться с вами, господин канцлер: моя… мой знакомый просто обожает фрукты, которых в это время в Петербурге, наверное, не так просто найти. Может, вы посоветуете мне — к кому я мог бы обратиться? Какие-нибудь частные теплицы, зимние сады. Деньги значения не имеют, ваше сиятельство!