– Не знаю. Джейми курит, может, он просто пах куревом.
– Может, он просто. – Кейт повернулась к мужу. – О, Адам, сам с ним разговаривай.
– Хэл, прекрати, расскажи нам всю правду, – сказал Адам, который вроде бы вновь стал рассудительным.
Конечно, рассказать всю правду было невозможно. Хэл знал только начало правды. Ту часть, когда ему всучили бутылку с прозрачной жидкостью и он ушел наверх.
– Ко мне, – соврал Хэл, – заглянул Джейми.
Когда Адам и Кейт покинули комнату, я встал.
Хэл понял, что он пропустил пятно от выпивки.
– О, дрянь.
Времени у него не было. Он упал на колени и начал тереть его тряпкой. Я почуял, что Кейт собирается вернуться в комнату и попытался вновь лечь на пятно.
– Принц, что ты делаешь? – воскликнул Хэл, отпихивая меня локтями.
– Хэл, что ты делаешь? – спросила Кейт, стоя в дверях.
Его рот открылся и закрылся, но звука не последовало. Он попытался снова. На этот раз он справился:
– Должно быть, я что-то разлил.
Кейт с шумом выдохнула через нос. Еще один признак опасности. Я помахал хвостом на средней скорости, пытаясь разрядить обстановку.
Похоже, это сработало. Хэла, вроде бы, пронесло. Но конечно, я знал, что грядет. Я знал, потому что проследил за бабушкой Маргарет и ее тысячей запахов, когда она отправилась в спальню. Знал, потому что она открыла свой ящик и вздохнула в ужасе. Но что я мог сделать? Применить физическую силу?
Рано или поздно это должны были обнаружить.
– О, нет, – сказала бабушка Маргарет. – О боже, нет. – Она вернулась на кухню к Кейт.
– Мама, в чем дело?
– Они исчезли.
Кейт резко тряхнула головой.
– Что исчезло?
– Мои драгоценности. Их там нет.
– Что значит, их там нет?
– Моя брошь. И все мои кулоны, тот, что Билл… на нашу серебряную свадьбу. – Она задрожала, и вся тысяча запахов усилилась.
Кейт пошла проверить и вернулась, закусив губу. Она положила руку на плечо матери. Было трудно, по крайней мере, сразу, понять, что она думает.
– Хэл. – Ее голос, достаточно громкий, чтобы ее услышали в комнате с телевизором, был мягок.
– Мама, – отозвался он.
– Подойди сюда. – Обманчивая мягкость еще оставалась. Хэл подчинился. – Сядь. – Хэл замялся, но затем, голосом, которым она командовала мной, Кейт сказала:
– Сядь.
Хэл сел. Он взглянул на бабушку Маргарет, которая еще дрожала. Он абсолютно не понимал, что происходит.
– Что, в чем дело? – спросил он опасливо.
Адам, вернувшись сверху, задал тот же вопрос.
Кейт пояснила.
– Итак, Хэл, что в действительности случилось?
– Ничего. Я не знаю. Я же сказал.
Волны гнева заколыхались в воздухе.
– Хэл, если не скажешь нам сейчас правду, у тебя будут серьезные проблемы.
– Брось, Кейт, – Адам безуспешно попытался призвать к спокойствию.
Волны гнева начали оказывать на Хэла странный эффект, он вновь с трудом подбирал слова. Или, даже, с трудом расставлял их в нужном порядке:
– Я, хм, я, ну, это, не, я, это, я не знаю. – Он говорил, повернув ладони вверх, в отчаянной попытке прекратить весь этот допрос.
– Ты знаешь, что значили эти драгоценности? – спросила Кейт. – Ты хоть представляешь?
Хэл был загнан в угол, и я никак не мог ему помочь. Ему пришлось бы рассказать все – сейчас или позже. Он решил сейчас.
– У меня была вечеринка.
Бабушка Маргарет нахмурилась и закачала головой. Адам уставился в потолок.
– У тебя была вечеринка. – Кейт произнесла слово «вечеринка», будто только что его узнала.
– Да. Так как-то вышло.
– Так как-то вышло?
– Я же говорю: да.
– Так как-то вышло? – Ярость Кейт обретала новое измерение. Ее чувство адекватности было давно позабыто. Я никогда не видел, чтобы она вела себя так. Это было хуже, чем когда Адам превратился в чудовище.
– Мама, послушай, я не нарочно. Просто все вышло из-под контроля. Это все Джейми. Он позвал кучу народа, которого я даже не знаю.
– О, это даже лучше. Ты впустил в дом незнакомцев. Ну, тогда все хорошо, разве нет? Это все меняет.
– Я не мог ничего сделать.
– Тебе уже семнадцать. Ты отличник. Через месяц ты сможешь голосовать. Через три месяца уезжаешь в университет. И тебе не хватает сил запретить людям прийти сюда и изгадить наш дом, украсть бабушкины драгоценности. Боже правый, порой я удивляюсь, кого мы умудрились воспитать! – Она посмотрела на Адама, сказав последнюю фразу, и покачала головой.
– Ну же, прошу. Это ни к чему не приведет, – сказал Адам.
Я полаял на балконные двери, просто так, но очевидно было уже поздно для отвлекающих маневров.
Волны ярости поменяли направление. Теперь они исходили от Хэла. Он отодвинул стул и направился вон из комнаты. Задел плечо Адама, когда выходил. Не нарочно, просто гнев повлиял на его координацию.
– Куда это ты направился? – спросила Кейт.
– Вернись назад, – согласился с ней Адам.
– Отъебитесь, – и наступило молчание. Даже Хэл был удивлен, какие слова сорвались с его губ.
– О, Адам, прошу. Я больше не могу с ним разговаривать.
Адам последовал за сыном в коридор.
– Хэл, веди себя разумно.
– Нет, отъебись.
– Хэл, я предупреждаю тебя.
– Папа, и что ты сделаешь? Ударишь меня? Ну, так давай, ударь. Это меня научит. Да, давай. Ударь меня, блядь, ты, образец либерального родительства. Ударь меня, блядь, в нос, ты, ублюдочный лицемер. Ударь меня, ударь. Давай уже, блядь.
На мгновение показалось, что Адам действительно хочет принять это предложение. Все его тело перекосило, оно изнывало от нужды в насилии.
– Хэл, просто заткнись, – пролаял он. – За-ткнись.
– Нет, я не собираюсь затыкаться. Я вечно затыкаюсь. И причина, по которой я затыкаюсь – я думал, что так проще, но нет, ведь никто в этой семье понятия, блядь, не имеет, что я чувствую.
– Ты жалок, и ты знаешь, что это так. Твоя мать имеет полное право злиться, боже правый, Хэл, ты пригласил в дом воров. Ты же должен был учиться.
И тогда, когда уже казалось, что хуже быть не может, их прервали.
– Фу!