Дьявол в мелочах - читать онлайн книгу. Автор: Полина Рей, Тати Блэк cтр.№ 33

Я осторожно поднимаюсь с постели и снова натягиваю джемпер. Руки дрожат и я складываю их на груди, чтобы скрыть трусливую реакцию своего тела. И собственное разочарование. Но молчать о случившемся просто выше моих сил. Я должна знать…

— Я сделала что-то не так? — спрашиваю тихо и ощущаю, как усиливается нервная дрожь.

— Дело не в тебе.

Его голос звучит устало и вымученно, а ответ не приносит никакого облегчения. Как и понимания того, что произошло.

— Тогда в чем? — настаиваю, прекрасно понимая, что он ничего не скажет.

Так и происходит — Романов молчит, а у меня в горле встает ком. Я по-прежнему готова отдать ему все. Всю себя — до последней ниточки нервов, которые рядом с ним стремительно истончаются. Но он стоит всего. Любых жертв, потому что только с ним рядом я чувствую себя по-настоящему нужной и важной. Но чтобы дать ему все, что готова, я должна понимать, что же сделала не так.

— Я тебе не понравилась? — все же задаю я тревожащий меня вопрос. — У меня не самая лучшая фигура, я знаю…

— Да нет же, — Дима срывается и в его голосе слышатся нотки злости, от которых по моему позвоночнику пробегает холодок. — Это я виноват. Я.

Я стремительно поворачиваюсь к нему. Романов сидит, скрестив ноги и сжав руками голову. Внутри у меня что-то обрывается от того, каким он сейчас кажется потерянным. Я подаюсь к нему ближе, вцепляюсь в запястья, глажу его руки. Он вскидывает на меня глаза, в которых плещется столько всего, что становится страшно. Страшно даже представить, что творится у него внутри.

Я больше ни о чем его не спрашиваю. Просто говорю:

— Я сделаю для тебя все. Просто скажи, что именно.

Между нами стоит тишина, полная моей тревоги и его сомнений, когда несколько минут спустя мы выходим на улицу и идем по направлению к моему дому. Я понимаю, что Дима снова погружен в мысли, к которым мне доступа нет. Но надежда, что однажды он захочет разделить со мной и это — то единственное, что дает силы не сорваться и не задавать лишних вопросов.

Когда мы подходим к развилке трех дорог и Романов сворачивает в привычную сторону, я колеблюсь несколько секунд, прежде, чем остановить его, потянув за рукав.

— Не сюда.

Он смотрит удивленно, но сворачивает следом за мной. Мне не хочется сейчас говорить ему о том, что мать посадила меня на домашний арест после того, как увидела нас вместе. Я боюсь, что Дима сочтет это поводом для того, чтобы снова исчезнуть. А я никак не могу этого допустить. Мне страшно даже вспоминать, какой пыткой были эти дни без него. Если бы он только знал, сколько кругов ада я за это время прошла… И прошла бы их не задумываясь снова, если только ему это было бы нужно.

— Я к отцу, — поясняю я все же после небольшой паузы. — Родители давно не живут вместе.

— Ясно.

Он ничего больше не говорит — возможно, думает, что я расскажу сама, если захочу. А мне даже ему стыдно признаться, что мне попросту некуда идти. Что не желаю возвращаться в дом, превратившийся в тюрьму, и совсем не уверена, что отец не выпроводит меня к матери. И куда в этом случае идти — я не знаю.

Мы доходим до простой деревянной калитки, окрашенной в голубой цвет, и я говорю:

— Это здесь.

Он молча оглядывает дом и раскинувшийся перед ним палисад, потом поворачивается ко мне. Руки держит привычным жестом в кармане куртки, словно не уверен, что ему стоит касаться меня на улице, где нас может увидеть любой. Но мне все равно. Я обнимаю его за шею и шепчу:

— Все, чего я боюсь — это потерять тебя. Остальное неважно.

В дом я вхожу не сразу. Несколько минут мнусь на крыльце, думая о том, что, возможно, стоит уйти самой. Прежде, чем отец выпроводит меня к матери. Прежде, чем я ему этого не прощу.

В конце концов, я все же поворачиваю ключ в замке и тихо вхожу в сени. Вторая дверь оказывается открыта и, сделав глубокий вдох, я толкаю ее и делаю шаг в кухню.

Отец сидит и чистит обувь. Тетя Люда чуть поодаль занята каким-то шитьем. И я вдруг чувствую себя в этой картине простого семейного быта совершенно лишней.

Папа вскидывает на меня взгляд и встает. Я инстинктивно прижимаюсь к двери, ища в ней опоры, в которой так нуждаюсь в этот момент, когда должен прозвучать мой приговор.

— Ну, чего стоишь? — спрашивает отец. — Раздевайся давай. Люда как раз суп сварила.

От облегчения у меня подкашиваются ноги. Господи, как же так случилось, что я не могу доверять даже собственным родителям? Что от таких обыденных отцовских слов на глаза наворачиваются слезы? Слезы от простого осознания того, что никто не собирается меня выгонять.

На этот раз от еды я не отказываюсь, но каждую минуту ожидаю, что папа скажет, что мне пора домой. Домой… какое странное слово. Разве у меня есть дом?..

Окончательно успокоиться удается, только когда отец говорит:

— Если тебе нужен компьютер — для уроков или просто так, можешь взять мой ноутбук. Он в зале, на столе. Забирай к себе в комнату.

— Спасибо, — вот и все, что я в состоянии сказать перед тем, как встать из-за стола и, прихватив по пути новенький Асус, уйти в свою старую комнату.

Уже прикрывая за собой дверь, я слышу голос отца, который говорит — кому, догадаться совсем нетрудно:

— Марина, Соня остается у меня.

Задержав дыхание, остаюсь стоять на пороге, ожидая каждое мгновение, что мать устроит скандал и потребует меня обратно, как какую-то вещь, а отец ей поддастся. Но вместо этого до меня доносится:

— Если такая послушная девочка, как Соня, от тебя ушла, значит, ты сделала что-то очень плохое. И пока она сама не захочет, я ее к тебе не отправлю. Точка.

Ноги снова начинают дрожать, и я без сил падаю на кровать, чувствуя себя, словно приговоренный к смерти, которому в последний момент сообщают, что он будет жить.

Она была достойна лучшего, но черт бы все побрал, я уже перешел ту черту, возле которой мог остановиться, сделать шаг назад и дать Соне свободу от себя. Дать ей хоть один гребаный шанс на другую жизнь, где не будет морального урода Романова и демонов, которых уже никогда не вытравить из нутра.

Я уже перешел все границы и собирался переходить их и дальше. Рождественская была моим лекарством и ядом, вакуумом и глотком кислорода, она была для меня всем.

"Все чего я боюсь — потерять тебя. Остальное неважно".

Она сама не знала, какой приговор подписывает себе этими словами, потому что я осознавал — закончится краткая передышка, которую я смог взять после произошедшего, и я пойду тем путем, что уже предопределен. Для Рождественской, в первую очередь. И пока я взял паузу на вот эти несколько часов, прожить которые я могу наедине со своими мыслями, может возникнуть ощущение, что у Сони есть эфемерный шанс. На деле же — нет ни черта. Только я и дьяволы в темной душе. Ничего кроме. Она не понимала, когда говорила мне эти слова, что потерять меня — самое неправильное, чего стоит опасаться. Осознать, что сбежать от меня не удастся — вот страх, который должен был появиться у нее, причем уже давно.