Корона и плаха - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 59

Газеты уже существовали, но газетное дело находилось, если можно так выразиться, в зачатке, а о торговых сделках и грузоперевозках не печатали практически ничего. А поэтому кофейни стали местами, где можно было узнать самые последние новости обо всем на свете или почитать газеты. Кофейня «Виндзор» на Черинг-кросс так себя и рекламировала: как место, «где имеется лучший шоколад по 12 пенсов за кварту и свежий номер «Гарлем курант», привезенный с последней почтой». Другая кофейня стала местом рождения самой, пожалуй, известной в мире страховой компании Ллойда (вообще-то она давно стала крупнейшей биржей по продаже страховых услуг, связанных не только с морскими торговыми делами, но по старинке ее по-прежнему именуют страховой компанией).

Располагалась она сначала на Тауэр-стрит, и среди посетителей было много судовладельцев, капитанов, банкиров и купцов. На них оборотистый хозяин Эдвард Ллойд и сделал ставку. Сначала просто стал предлагать заключавшим сделки чернила, перья и бумагу. Потом, переехав на Ломбард-стрит, начал вывешивать на стене листок с разнообразными новостями о грузовых судах. Кофейня стала закрытым клубом для всех, кто занимался страхованием и морскими перевозками. Чуть позже Ллойд стал регулярно устраивать там аукционы по продаже кораблей. А там занялся страховым делом, организовав Общество постоянных клиентов. Королевскую монополию на это занятие получили Лондонская и Королевская биржи, но Ллойд мастерски использовал прореху в законах: у него была не «компания», а «общество». Вдобавок обе биржи страхованием кораблей и грузов не занимались совершенно, полагая это слишком рискованным видом бизнеса. Ллойд так не считал и помаленьку развивал дело, в конце концов превратившееся в крупную компанию. Широко известен «Регистр Ллойда», где значатся торговые суда всех стран мира, «Колокол Ллойда» – по давней традиции он ударяет один раз, когда приходит известие о гибели в море очередного корабля.

О криминале. Лондон был не только столицей королевства, но и столицей его криминала, как частенько случается со многими крупными городами, куда жулье слетается, как мухи на мед, да и своего хватает. По подсчетам историков, число всевозможного криминального элемента превышало сто тысяч – примерно десятая часть тогдашнего населения Лондона.

Карманными кражами, грабежами на улицах и домушничеством нас не удивить. Но очень знакомым окажется и кое-что другое. На лондонских улицах во множестве водились наперсточники – да-да, те самые, что предлагали лохам угадать, под каким из трех стаканчиков спрятан шарик. Для кого-то это будет открытием (как стало и для меня), но английские историки пишут, что это мошенство началось в Лондоне уже в двенадцатом (!) веке. Вполне возможно, англичане его и изобрели.

Как случалось во все времена во всех странах, лондонский уголовный элемент широко пользовался жаргоном. «Авраамы» – те, кто притворялся на улицах бесноватыми и сумасшедшими и очищал карманы собравшихся поглазеть на него зевак. «Шустряк» крал вещи из открытых окон домов. Конокрады звались «лихачи». Интересно, что применительно к своей специализации криминал частенько использовал слово «закон»: «обманный закон» – игра налитыми свинцом костями, «тонкий закон» – распространение фальшивых денег, «ловкий закон» – карманные кражи. «Там зябнет смурной малый. Добро бы замесить его» – «Там живет мрачный человек с тяжелым характером. Неплохо бы его ограбить». И так далее.

На Чак-лейн триста лет располагалась пользовавшаяся самой дурной славой гостиница «Красный лев». Когда в XVIII в. ее сносили, обнаружили множество потайных комнат, потайных ходов и люк над одними из каналов, куда сбрасывали убитых (о подобном люке в одном из московских притонов начала XX в. писал Гиляровский).

В XVII в. во время облавы в трактире некоего Уоттона обнаружили самую настоящую школу, где мальчиков учили карманным кражам (подобную описывает Диккенс в романе «Приключения Оливера Твиста»). На веревке, увешанной колокольчиками, подвешивали кошелек или мешочек, и ученик, чтобы получить звание «славного щипалы», должен был вытащить оттуда монету так, чтобы ни один колокольчик не звякнул. В следующем столетии владелец другого трактира, в Смитфилде, учил малолеток не только искусно шарить по карманам, но и красть товары из лавок, залезая туда в окно, и домушничать довольно оригинальным способом: юный воришка притворялся, что улегся поспать под стеной дома (сцена для Лондона самая обычная), а глубокой ночью, когда хозяева уснут, стамеской потихоньку расковыривал замазку, вынимал кирпичи и пролезал в дыру.

Уличные грабежи процветали. Для примера пара заметок из тогдашних газет. «Около полуночи одного джентльмена остановили на Холсборне двое разбойников, а когда он начал сопротивляться, застрелили насмерть и ограбили». «Некий Ричард Уостон, сборщик дорожной пошлины, найден убитым в своей будке». Несомненно, убили из-за денег – их за время дежурства сборщика скапливалось не так уж мало, особенно на бойком месте, а инкассаторов тогда не было.

Очень небезопасными были большие дороги, в том числе и те, что располагались у самого Лондона. Как только широко распространились кареты, «лихие люди» быстро сообразили, что их можно грабить (как позже обстояло в США с поездами). Не зря до конца XVIII в. непременной принадлежностью кареты был ящик для пистолетов, появились разновидности короткоствола, именовавшиеся «каретные» или «дорожные» пистолеты – меньше размером, чем обычные. Вооружен бывал и сам путешественник, и кучер, и лакеи, если таковые имелись.

На пригородной пустоши Хаунсло-Хит чаще всего грабил кареты Дик Терпин, ставший впоследствии героем народного фольклора, мало чем уступавший Робин Гуду, – а заодно широкую известность получила его кобыла Черная Бесс – пожалуй, даже большую, чем Буцефал или Росинант. О Буцефале и Росинанте знали лишь люди с образованием, читавшие книги, а кто такая Черная Бесс, мог с ходу ответить любой неграмотный от мала до велика.

«Работники ножа и топора, романтики с большой дороги» не обходили вниманием и пеших путников – так что те старались объединяться в большие компании, вооружась кто чем мог.

Уголовникам было крайне легко «работать» еще и оттого, что в Лондоне (как и по всей Англии) не было полиции, появившейся только в первой трети XIX в. Городские стражники имелись, но толку от них было мало: они в большинстве были пожилыми, вооруженными лишь трещотками, так что лондонцы над ними откровенно смеялись, говоря, что они лишь оказывают услугу преступникам, благодаря трещоткам прекрасно знавшим, где сейчас находится караульщик.

Изрядных успехов в борьбе с грабежами на больших дорогах достигли лишь в XVIII в., когда был создан своеобразный спецназ, или «отряд быстрого реагирования» – хорошо вооруженное кавалерийское подразделение, специализировавшееся на охоте за лихими молодцами вроде Дика Терпина. Вот только действовали они в окрестностях Лондона, а в провинции путешественникам приходилось рассчитывать исключительно на собственные силы.

Тогдашние лондонские тюрьмы были заведениями жуткими. Главная из них, Ньюгейт, существовавшая с XIII в., сначала насчитывала примерно 300 заключенных, размещавшихся в здании, разделенном на три «стороны»: «Господскую» (для тех, кто мог заплатить за еду и вино «с воли»), «Общую» (для безденежных, вынужденных довольствоваться скудной тюремной пайкой) и «Давильню», заслуживающую отдельного рассказа. Туда помещали за особо тяжкие преступления, а в качестве «активного следствия» использовали уникальную, нигде, кроме Англии, не встречавшуюся пытку (англичане, в который раз говорится, мастера на всевозможные гнусные изобретения). Человека распинали на полу, приковав за руки и ноги, клали на грудь сколоченный из досок щит и понемногу подкладывали на него тяжелые камни, пока подследственный не признавался или не умирал. Причем растягивалось это на несколько дней. Все прочие виды пыток отменил Вильгельм Третий, но «давилка» продолжала существовать и при королеве Анне. Она описана в романе Виктора Гюго «Человек, который смеется» (кстати, содержащем массу интереснейшей информации о самых разных областях жизни Англии того времени).