Спасибо.
Я считаю тебя красавицей, но не хочу тебя трахать, потому что не хочу, чтобы ты думала, будто тебя трахают. Я хочу любить тебя, и пусть я выгляжу нелепо и смешно, но, если это произойдет, я хочу, чтобы ты чувствовала, что тебя любят, а не трахают.
Она улыбается.
Я благодарна тебе, Джеймс.
Я улыбаюсь.
Я благодарен тебе, Лилли.
Мы улыбаемся друг другу, смотрим друг другу в глаза, разговариваем друг с другом молча, не нарушая тишины между нами. Тишина полна силы, безопасности и покоя. Тишина между нами. Лилли смотрит на часы.
Уже поздно.
Да.
Встретимся завтра?
Не знаю.
Почему?
Не уверен, что смогу.
Ты испугался?
Немного, но дело не в этом.
А в чем?
Завтра приезжают мои родители. Мне придется вместе с ними участвовать в Семейной программе, и я не знаю, когда освобожусь.
Ты рад их приезду?
Нет.
Почему?
Я не очень-то лажу с родителями и не хочу, чтобы они приезжали.
Пересмотри свою позицию, мальчик.
Я смеюсь.
Чего?
Я говорю – пересмотри свою позицию, мальчик.
О чем ты?
Тебе дико повезло в жизни – у тебя есть родители. Еще больше тебе повезло, потому что они любят тебя. Если они готовы приехать сюда и тратить свою жизнь, чтобы разобраться, почему ты такой псих ненормальный, и узнать, как помочь тебе, то, считай, тебе выпал джекпот. Обращайся с ними по-человечески, ты только представь, как нелегко им приехать сюда к тебе, как они переживают из-за тебя.
Они слишком переживают из-за меня. В этом-то и проблема.
Судя по тому, что мне известно, ты дал им уйму поводов для переживаний.
Может быть.
Может быть – это фигня, а не ответ. Пересмотри свою идиотскую позицию, относись к ним по-человечески и помни, как тебе повезло, что они вообще есть.
Я опускаю взгляд, пялюсь в землю, киваю. Она берет меня за подбородок, поднимает мое лицо.
Скажи – слушаюсь, дорогая Лилли, я постараюсь вести себя с родителями хорошо.
Я улыбаюсь.
Ты давишь на меня?
Она кивает.
Слушаюсь, дорогая Лилли, я постараюсь вести себя с родителями хорошо.
Она смеется.
Спасибо.
Я смотрю на нее, улыбка сходит с моего лица, но остается в душе. Никогда я не ощущал такой безопасности и покоя. Эта больная, обдолбанная, отмороженная наркоманка, которая сидит передо мной, со своими черными волосами, заплетенными в косички, со своими синими прозрачными, как родник, глазами, со своими шрамами на запястьях, заметными из-под ремешка пластмассовых часов, она дает мне это чувство безопасности и покоя.
Я хотел бы встретиться с тобой завтра, но не знаю, как все сложится с родителями. Когда придешь на обед, взгляни на мужскую половину. Если я сижу спиной, значит, не смогу прийти. Если сижу лицом, значит, приду. А число тарелок на подносе означает, в котором часу.
А если ты сможешь только в полночь?
Тогда я со своим подносом буду выглядеть, как круглый дурак.
Она смеется.
Поцелуй меня на прощание.
Я наклоняюсь, целую ее, целую в губы, мягкие, влажные, теплые. Обнимаю, прижимаю к себе свою маленькую непутевую подружку.
Она высвобождается, мы стоим. Она говорит.
Хорошего вечера.
Спасибо.
Она поворачивается и уходит. Я говорю.
Лилли.
Она останавливается и оглядывается.
Что?
Я буду скучать по тебе.
Она улыбается.
Это хорошо.
Она снова поворачивается и исчезает в вечнозеленых зарослях. Я иду в противоположную сторону, пробираюсь через заросли, выхожу на тропинку и медленно, медленно, медленно иду к корпусам. Я чувствую защищенность и покой и хочу продлить это ощущение как можно дольше. Останавливаюсь перед входом в отделение. Наблюдаю через стеклянные двери за людьми, которые не чувствуют защищенности и покоя. Они смотрят телевизор, играют в карты, курят сигареты и пьют кофе. Болтают чушь, рассказывают случаи из жизни. Они не ощущают ни безопасности, ни покоя. Зависимость требует топлива. Они подбрасывают его.
Я понимаю, что не смогу удержать это состояние навсегда, рано или поздно оно пройдет. Смиряюсь с неизбежным, открываю дверь и вхожу в отделение. Иду к себе в палату. Дверь закрыта, деликатно стучу, ответа нет. Открываю дверь, вхожу, Майлз сидит на кровати. Уткнулся лицом в ладони и плачет. Я уверен – он слышит, что я вошел, но не обращает на меня внимания. Лицом уткнулся в ладони и плачет.
Я выхожу из палаты и закрываю за собой дверь. Иду по коридору, он залит светом, стены белые, а мне хочется, чтоб они были синие, как прозрачная родниковая вода.
Иду в столовую. Еще рано, никого нет. Беру поднос, кладу в тарелку рыбные палочки под соусом тартар, выбираю стол и сажусь. Начинаю есть. Ем медленно. Рыбные палочки теплые, сыроватые внутри, панировочные сухари по вкусу напоминают мокрый песок. С каждым куском мой голод разгорается, требует еще, еще, хочет заглатывать палочки целиком, визжит и требует пятьсот таких палочек в хрустящем песке, и разом. Неважно, что у них отвратительный вкус, я хочу их, черт подери. Сижу, дышу, стискиваю челюсти. Смотрю прямо перед собой. Кусаю, глотаю по одному куску. Держись. По одному куску. Это не так уж трудно. Один кусок, потом другой. Чертовы рыбные палочки. Главное, держись.
Заканчиваю еду. Народ подтягивается, за мой стол никто не садится. Я хочу еще жрачки, много жрачки, но не встаю из-за стола. Сижу и креплюсь, сижу и креплюсь, сижу и креплюсь. Я прекрасно понимаю, что эта борьба – сущий пустяк, но я также понимаю, чтобы выиграть большую битву, нужно начать с маленькой. Зависимость есть зависимость, а борьба есть борьба. Правило одно. Главное, держись.
Вижу, что Леонард выходит из очереди. Он выбрал не рыбные палочки, а говядину с лапшой. Улыбается мне, кивает, подходит к моему столу и садится. Он только что принял душ, волосы влажные, лицо раскрасневшееся.
Как дела, малыш?
Хорошо. А у тебя?
У меня выдался очень хороший день.
С чего бы это?
Не твое дело.
С чего бы это?
Вот заладил – с чего бы это, с чего бы это. Мне надоел этот вопрос.
Можно задать другой вопрос?
Попробуй.
Чем ты зарабатываешь на жизнь, Леонард?