Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время - читать онлайн книгу. Автор: Семен Резник cтр.№ 266

Итак, он благоговеет перед физикой, физика – его судьба. Но… достоин ли он такой судьбы? Есть ли у него те качества, какими должен обладать настоящий физик? Он угрюмо подтрунивает над собой:

До выпускных экзаменов остается всего ничего, а он приватно изучает итальянский язык, которым и без того уже хорошо владеет, читает в оригинале «Божественную комедию» Данте. Сочувственно цитирует ее знаменитое начало: «Земную жизнь пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу, / Утратив правый путь во тьме долины». Спорит с автором о том, что «слаще» – заблудиться в лесу или умереть: «Есть много случаев, когда я, к сожалению, убежден в обратном – что смерть менее горька. Думаю даже всерьез о смерти как об истинном выходе из положения» ^[888]. Он не чувствовал, что готов стать физиком.

4.

Уход из университета означал немедленный призыв в армию.

Рядовым необученным.

Правда, не простым солдатом, а вольноопределяющимся. Право на это давало высшее (и даже среднее) образование.

Срок службы – полтора года. Жить можно на частных квартирах, а не в казарме. После года можно сдавать экзамен на первый офицерский чин. Представлялась и некоторая свобода в выборе рода службы, но для этого надо было подсуетиться. Негодуя на свою «глупую фаталистику», Сергей записал, что «было 100 выходов хорошо устроиться, а в результате я, кажется, сижу на бобах».

Пришлось искать протекцию у Прохоровых – владельцев Трехгорной мануфактуры. Визит к ним оставил в дневнике саркастичную запись: «Вместе с папенькой ездил с визитом к Прохоровым, лобызал десницы, говорил о Париже, завтракал и был в сюртуке. Дом и уклад жизни палаццообразный, стиль, “haute bourgeosiie” [крупной буржуазии], т. е. диваны, потолки, лакеи, портреты [Г.М.]Бобровского, а книги в золоченых переплетах в каком-то буфетике. Впрочем, не знаю, может быть, есть и библиотека. Всякая картина аристократизма, даже буржуазного, на меня действует угнетающе. Падаю в своих глазах, кажусь себе каким-то дьячком в длинном сюртуке и завидую E perche non io, ma gli altri! [И почему не я, а другие (ит.)] Вот где зарыты социализмы и прочие прелести».

В июле 1914 года он стал вольноопределяющимся 25-го саперного батальона Московского военного округа. Полагал, что будет свободен 4–5 часов в день, и радовался, что сможет тратить их на любимые книги и на любимую физику. Полтора года службы позволяли оттянуть окончательный выбор жизненного пути, разобраться в себе, может быть, получить закалку, которой ему недоставало для того, чтобы стать «настоящим» физиком.

О том, что к концу месяца грянет война, никто не подозревал…

5.

К саперным войскам принадлежали и подразделения телефонной и радиосвязи. Он мог использовать знания физики и даже – урывками – заниматься наукой. Сидеть под огнем в окопах, ходить в штыковые атаки ему не приходилось.

Но на войне – как на войне. Снаряды разрывались рядом, разбрасывая смертоносные осколки, над головой кружили самолеты противника, падали бомбы. Приходилось шарахаться от кустов, в которых притаился или казалось, что притаился неприятель… Изнуряли многоверстные переходы, часто бессмысленные, туда и обратно, – в жару и холод, под дождем и снегом. Спали под открытым небом или в деревенских халупах – в тесноте, в грязи, с клопами и блохами…

Военная романтика, мысли о героизме в его записях быстро сходят на нет. Война – это мясорубка и бестолковщина.

В декабре 1916-го Сергей Иванович, уже прапорщик, приехал в Москву в кратковременный отпуск. Оставил дома дневники, благодаря чему они сохранились. Он вел записи и после возвращения в часть, но в феврале 1918-го, как упоминалось, он попал в плен, через два дня бежал, записные тетради пропали. О том, как велика эта потеря, можно судить по тем дневникам, что сохранились. Приведу только запись от 8 декабря 1914 года, сделанную в польской деревушке Воля Моравицка. Ее можно было бы озаглавить по-ремарковски: «На Западном фронте без перемен»:

«Итак, “фронт передвинулся”. Чудища корпусов со всякими обозами, транспортами, лазаретами, почтой, телеграфными ротами, артиллерией перешли на другое место. Что это – отступление, “маневр”, “занятие удобных позиций” или so etwas [что-то в этом роде], боюсь сказать. Немцев ждут на укрепленных позициях за р[екой] Нидой, а им предоставлены болота и скверные дороги. 25-й корпус стал здесь, все деревни кругом заняты бесчисленными щупальцами неповоротливого спрута. И наша щупальца – телегр[афная] рота – тоже знает свое место. Как ненужная соринка, пятно на этой щупальце, сижу и я, и двигаюсь вместе со спрутом, спрут меня волокет, ему до меня нет дела и мне до него. Таких спрутов, кажется, до пятидесяти, и все они – органы одного колоссального ихтиозавра армии. Земля вертится, летит солнечная система, вселенная “катится”. А мне, пылинке и соринке, дело только до самого себя, до семьи и до книг. Какой-то таинственный, неведомый, нелепый contract sociale [социальный контракт] посадил меня на спрута, и до сих пор нет никакого спасения. Вот сейчас пригвожден к этой грязной деревеньке. Дни идут за днями, пустые, как выеденные яйца. Вчера зачем-то, “водили” на опрос, “претензий” к батальонному] ком[андиру] верст за 6. Водили всю роту из-за выеденного яйца. Гора пришла к Магомету. Итак, в результате 12 в[ерст] прогулки, несмотря на раны на моих ногах, раны ужасные. Увеселительная прогулка. А остальное всё так. Громыхают пушки не особенно далеко. Мучают вши, сожители с разговорами о конце войны, халупа с несчастным паном. Курю, воруют у меня папиросы, едим картошку, ну das ist alles [это всё]. Опять ни писем, ни газет, ни посылок. <…> А война как на грех безрезультатна. Одинаковое упорство с той и другой стороны. Статика!»

Сергей Вавилов сознает себя ничтожной песчинкой, беспомощной и никому не нужной, безжалостно растираемой жерновами войны вместе с тысячами таких же песчинок. Лишь одним отличается от других песчинок: способен мыслить. Мыслящая песчинка…

Но что значит – мыслить? Что такое – мышление, сознание? Только ли человеку оно дано? Может быть, всему живому или даже и неживому? Может быть, и камень, лежащий на дороге, способен себя сознавать, мыслить?.. К загадкам сознания он будет возвращаться на протяжении всей жизни…

А пока больше чем война его страшит будущая мирная жизнь: «Я начинаю сам себе завидовать, я – будущий, мирный, себе настоящему. Сейчас у меня на плечах погоны, а потому жизнь проста, свободна и есть постоянное оправдание. А тогда, после мира, кем я стану, и кем могу стать? Такая муть, такой омут впереди, что смерть кажется блаженным избавлением».

1.

Демобилизовавшись, Сергей Вавилов засел за физику. В 1919 году успешно сдал экзамены на степень магистра при Московском университете.