Десятый голод - читать онлайн книгу. Автор: Эли Люксембург cтр.№ 58

С некоторых пор я пил исключительно сам — наливал себе сам, а с ними даже не чокался. Они сидели ужасно далеко, я наблюдал за ними, как через перевернутый бинокль. И они на меня смотрели — смотрели и ждали чего-то. Как-будто дали мне яду и ждали: а что с ним будет? И я ждал-ждал и спрашивал у себя: «Сблюю или нет? Нет, сблюю все-таки…»

Все выпитое вздергивало меня, между прочим, на подвиг, но я смотрел на Кака-Бабу и все внимательно слушал.

— Так я о той певичке… Очень часто мой повелитель всходил с ней на любовное ложе. У нас во дворце было триста шестьдесят комнат, я сам их считал, и каждый день мой повелитель проводил свое время в другой, кончая таким образом весь круг года. Потом был у нас пруд, весь наполненный ртутью…

Я присвистнул от удивления и бешено зажестикулировал: о подобных прудах я в жизни не слышал! Весь я был мокрый и скользкий, весь я дымился — в животе у меня клокотало сейчас пятьдесят градусов мерзейшей анисовки, да и снаружи было не меньше. Я эти градусы плюсовал, и они, видать, плюсовали. Выходило градусов сто — ровно точка кипения!

…На балконе задвигались, загрохотали, повскакивали все на ноги. «Хаян, воздвигнись!» — кричали ему. Но все было кончено! Я удивился еще: какой у этого дикаря стойкий вестибулярный аппарат… Кладовщик поглядел на табурет у стены: там стоял наготове графин с холодной водой — на такой именно случай… Спустя минуту Кака-Баба снова поднялся. Стоял и качался, дрожали колени, дрожал он весь, как будто кусали его слепни. Я обошел его кругом. «Он что, ни разу в жизни не дрался? Э, вшивенький, видать, был у него шейх, никто на этого шейха даже не покушался! Тоже мне, телохранитель…»

— По всем четырем углам стояли столбы из массивного серебра, а шелковые канаты держали в воздухе матрас. На это ложе как раз посередине пруда они и всходили, предаваясь всю ночь ласкам и развлечениям. Стоило это видеть, как в лунные ночи сияние ночного светила сливалось с чудным, серебряным блеском ртути, а пение волшебной Джамили — со звуками ее божественной лютни!

— Да брось ты трепаться! — воскликнул я. — Ртуть испаряется! Они у тебя в ту же ночь на своем матрасе подохнут! Ну ты же грамотный человек, Кака… Химичишь в лабораториях вроде — ртуть испаряется, пары ее ядовиты! Нет, таких прудов не бывает, не может быть. И вообще — ртуть, она в землю уйти норовит, она слишком тяжелая. У нас выгребные ямы так чистят: бросят ртути, а она за ночь все дерьмо и утянет… Ты вот что лучше скажи, — спросил я его. — Ты плавать стоймя можешь? Плыть в пруду, в Ляби-хаузе нашем, и держать жаровню на вытянутых руках, жаровню с пловом, можешь? Ты сам-то хоть раз входил в воду?

…Я посмотрел на Хилала Дауда, на шефа. Что мне с ним делать, шеф? Я ведь убью его, оторву ему голову еще одним крюком! Да что крюком, его соплей свалить сейчас можно… А он мне вдруг крикнул сверху по-русски: «Руки, руки!» Я снова увидел два страшных меча, они играли и поворачивались, гипнотизируя меня, как кролика, примеряясь снова к моим кишкам, глотке, глазам. Я дернулся к нему с финтом, чтобы проверить его реакцию. Я даже топнул ногой — реакции никакой… Ну да, не битый еще! Старый, никем не битый еще дурак. Тебе два нокаута мало? Ну на, получай же и третий! Это было, как бить по мешку или по чучелу, — его подняло в воздух, понесло головой на ящик пожарного крана, он грохнулся об него, сел задницей на паркет и лег, развалившись, точно распятый. И стало тихо, поразительно тихо. И только железная дверца ящика ржаво скрипела, качалась… Кладовщик бросился к своему графину, а я пошел к умывальнику. Я смотрел назад, на распятого Кака-Бабу, и держал расквашенные суставы под краном. Ему лили на лицо из графина, массировали сердце. Потом я тоже к ним подошел. Кака-Баба поднял лицо, слабо помахал мне рукой и сдался.

Когда я выпил еще пиалу, то обнаружил, что Кака-Баба уже гостит со своим повелителем в Дамаске. Они оба проводили там время у очень богатого шейха, обоих успели отвести в баню, и им прислуживали два евнуха и очень красивые мальчики. Им больше всего понравилось, что это «ромейская» баня, что есть роспись и лепка и даже грифы с человеческими головами, но сколько кругом ни искали, нигде не видели изречений из Корана. Евнухи же все время обносили их фруктами и ледяными напитками.

— Не нравится мне эта баня, — сказал я ему. — Парные бани и красивые мальчики вызывают у меня нехорошие воспоминания. Не нравятся, вот и все!

После бани хозяин повел их в зал, и тут они пили вино. Хозяин тронул рукой занавес, хлопнул в ладоши — там у него скрывались рабыни — и крикнул им: «Пойте!» И те запели, красиво и нежно, а они осушали бокал за бокалом… Хозяин вскочил и снова крикнул: «Выходите!» — и девушки поплыли к гостям, и тут Кака-Баба пришел в восхищение. Таких он сроду не видел… И онемел! Девушки в роскошных, дорогих украшениях играли на флейтах, а одна даже на лире, и все они танцевали.

Тут я сказал Кака-Бабе с ненавистью и в досаде:

— Ну вот, ну вот — убить тебя мало! Предаешься пьянству во время работы, а шейх тебе жизнь доверяет… Видишь, Тахир, такие точно растяпы и Насера прозевали, а русские и сионисты его хладнокровно убили!

И с горя я чуть не заплакал.

Кака-Баба и его повелитель действительно опьянели и стали клевать носом, а хозяин с упреком сказал им: «Я вам послал мальчиков в баню, а вы ничего себе не позволили! А сейчас вы снова меня обижаете!» — и им пришлось взять себе на ночь по три рабыни. У них просто выхода не было… Утром хозяин спросил их, не хотят ли они принять участие в скачках? На этих скачках победитель получал в награду коня побежденного. И мне это лично очень понравилось, я сразу подумал про черный пояс Кака-Бабы, он мне давно приглянулся: отныне он будет мой! На всех наших пиршествах я буду носить его через грудь, как чемпионскую ленту, чтобы всем было ясно, кто победитель. К моему сожалению, от скачек они отказались, а выбрали посещение зверинца. В качестве крупной диковинки их хозяин любил демонстрировать своим гостям поединки львов со слонами. Они, как я понял, для этого в Дамаск и приехали… Я тоже приготовился на этот бой поглядеть. Это было похоже на бой каратиста с боксером, который мне лично с балкона не посчастливилось наблюдать. Но и это, черт побери, сорвалось! Хозяин их потащил в террариум, чтобы сначала похвастаться всеми своими гадами. Кругом в это время трубили слоны и выли в клетках хищники, а когда они подошли к корзинам, то оказалось, что змеи со страху расползлись. Все факиры, работники зверинца и даже рабыни бросились в парк и в бесчисленные комнаты дворца, а многие побежали на улицу — поднялись переполох и паника, пришлось вызывать полицию и пожарных, и тут с повелителем Кака-Бабы сделалось дурно. Он стал кричать хозяину дома: «Будь я проклят, если останусь еще на одну ночь! Пусть мой гарем трижды со мной разведется, если еще раз я переступлю порог твоего дома!»

Время вдруг превращается в темный подвал, наполненный любовной возней, тихими уговорами, сопротивлением. «Салихун» выносит поднос с кожурками, прячет пиалы и пустую бутылку, и оба начинают подталкивать меня к выходу. Я обнаруживаю себя на кровати, у себя в комнате — меня раздевают… Они что, с ума сошли? Мне надо на траурное заседание — новая стратегия объединенных сил в борьбе с сионизмом! Это подло, нечестно, как же вы без меня?! Ведь это же я — я и есть единственный сионист во всем медресе! Как же вы без меня? Сами меня напоили, а зачитаете программу борьбы у меня за спиной?! Суки вы, суки, кто же бьет ниже пояса — не по правилам это! И они уступили…