Десятый голод - читать онлайн книгу. Автор: Эли Люксембург cтр.№ 26

Он вынул изо рта лепесток, лениво помахал мне:

— Мир, Абдалла, мир и благословение, давай заходи!

Меня потрясла роскошь его кабинета, никто не рассказывал мне об этом. Начальник диван аль-фадда сидел в огромном кресле, а письменный стол его был накрыт крокодиловой кожей изумительной выделки. Хвост, четыре лапы и голова с оскаленной пастью распластаны были на полу, на толстом персидском ковре. По стенам же, обшитым деревом, были развешаны ляганы ^[34] усто Ибадуллы из Гиждувана… В последнее время, насколько мне было известно, шла настоящая охота за его ляганами — усто этого Ибадуллы, настоящее помешательство! Охотились за ними коллекционеры, музеи, туристы из-за границы, Москвы и Ленинграда, легко расставаясь с бешеными деньгами. А тут их была целая выставка! Я сел, пораженный невиданным крокодилом.

Ибн-Мукла поглаживал чешую. Он начал:

— Братство наших дней подобно супу отличного повара! Этот суп варит Аллах, поэтому он прекрасен…

— Хвала Аллаху! — смиренно ответствовал я.

— Аллаху хвала, тысячу раз хвала! Медресе — котел, и в этом котле что-то вдруг засмердело…

Ответ на это был у меня готов, давно готов, я знал, что на это ответить:

— Стоял в этот день самум, был ветер пустыни! Мне этот самум помутил рассудок, хазрат!

— Э, нет, Абдалла, так не пойдет! Жара, рассудок, ветер пустыни — это оставь. Ты мне прямо, ясно скажи, кто послал тебя на все эти гнусности, чья рука толкала тебя?

Стопка чистой бумаги лежала возле него на крокодиловой коже — стопка для записей, для протокола. Он снял с нее верхний лист, положил на лист растопыренную ладонь и стал обводить карандашом длинные, бледные, очень красивые пальцы.

— Не знаю, о ком хазрат говорит.

Он небрежно откинулся в кресле и обратил мое внимание на стену у себя за спиной. Я увидел портрет Ленина, исполненный маслом, — необходимый предмет в кабинете подобных начальников.

— Я говорю об этом ублюдке, мулло-бача! Прекрасно знаешь, о ком говорю я!

Когда он сказал «ублюдок», тыча пальцем в портрет Ленина, меня пронзил восхитительный ужас. Но понял спустя мгновение — все понял! Как раз под портретом висел ляган с изображением Чор-Минора: квадратный, внутренний двор крепости, колонны, о которые опиралась моя душенька… Все ляганы знаменитого гиждуванца изображали, собственно, одно и то же, круг сюжетов был ограничен. Мавзолей Саманидов, дворец Шир-Дор, медресе Мири-Араб, медресе Улугбека, дворец Ак-сарай — памятники старины, одним словом. Но что за умник завел эту новую моду — вешать ляганы по стенам, понятия не имею! Ляганы предназначались для плова, были облиты особой глазурью, с расчетом, что масло всосется, канавки царапин проступят резче и весь рисунок заиграет старинной бронзой. На стенах же ляганы пылились, трескались и выцветали…

— Ребе Вандал — великий муж, — начал я, но он перебил меня криком:

— А я говорю — ублюдок, старый ублюдок, недостойный своей бороды! О, я знаю, что говорил он тебе, посылая к нам в медресе! Ему нужен был человек, который не верит в Аллаха, не верит в дьявола, который нас ненавидит — ислам ненавидит! Это им нужно, вашим раввинам, все они мутанабби ^[35], ибо их вера — лукавая хитрость предков!

Этот педик все хорошо рассчитал, он поливал мою веру, поливал моих предков, он знал, куда бить меня, он явно меня провоцировал. Он рисовал сейчас на контуре своей ладони звезду в полумесяце — мистический символ шиитов: ладонь, звезда, полумесяц… «Да, а кто же на ком елозил? Если трахал его Хасан, — стал я загадывать, — то все у меня обойдется, выйду сухим, но, если наоборот — тогда мне крышка! Крышка тебе, Каланчик, сотрет он тебя и раздавит».

— Ты видишь на мне халат? — спросил он меня, оглаживая жирную грудь руками. — Он белый, правда? В белых халатах ходят в раю праведники. Аллах свидетель, я этот халат заслужил! Знаешь ли ты, что я тебя не хотел, был против твоего поступления? И не я один, а весь совет правоверных. Я вел себя на том заседании как истинный рыцарь ислама: «В наше медресе кого угодно, только не яковита!» Но поднялся вдруг сеид Хилал Дауд и стал говорить, что этот еврей перенес тяжелую венерическую болезнь, поразившую его кровь, что душа всякого человека — в крови, а из опыта его обширного, Хилала Дауда, он делает вывод о том, что именно эти болезни дают толчок самым неожиданным религиозным экстазам. «Значит, душа его изменилась и так угодно Аллаху! — внушал он совету. — В зиндане же этот еврей общался с Фархадом, и тот открыл ему источники чистых вод веры!»

История моего поступления в медресе в общих чертах была мне знакома: кто да что говорил на том заседании. Сейчас я мучался более важным вопросом: «Что за весельчак мой хазрат, пассивный или активный?» И еще думал: «Знает ли он, что я их тогда застукал? И если знает — хорошо это для меня или плохо?»

— Разбирая твой случай с убийством Юхно, Хилал Дауд привел целый ряд случаев, схожих с этим, — в твою, разумеется, пользу! Он привел, в частности, хитроумное толкование мистика Али Муваффака, где сообщается, как один человек поднимался по шаткой и ветхой лестнице, а другой стоял в это время внизу. Под тяжестью восходящего старая лестница рухнула и убила внизу стоящего. Кого винить в этом случае? И отвечал со ссылкой на все того же Али Муваффака: «Восходящий и виноват! Но косвенно…» Косвенный грех — вот вам, члены совета, второй мотив обращенца.

Мягкий, вкрадчивый голос его зазвенел вдруг металлом. Не изменив небрежной позы в огромном кожаном кресле, он сказал:

— У тебя покровителей двое! И что за общая тайна у них — высокого начальника из Москвы и этого твоего мутанабби, — нам предстоит еще выяснить! Но ты, Абдалла, ответь мне прежде, какая связь у тебя с Государством Израиль?

И этого вопроса я ждал. С него, собственно, следствие тоже могло начаться, и я успокоился отчасти: «Он не туда идет, совсем не туда, след он берет явно ложный!»

— Получаете письма от дяди Ашильди?

— Клянусь, хазрат, ни с домом, ни с дядей нет у меня никаких отношений. Все это было давно, в прошлой жизни.

— Клясться, Абдалла, — дурной признак! — И вонзил в меня полный жалости взгляд, как смотрит честный человек на уличенного во лжи мошенника. — Очень хорошо, давай обратимся тогда к документам! — Он поднял край крокодиловой кожи, сунул руку, и на стол вдруг легла толстая папка. Ибн-Мукла распустил тесемки, извлек из папки верхний лист и стал мне с ходу читать: — Гюль-Ханым Шарипова, активистка советской власти, первая женщина-узбечка, снявшая паранджу, была найдена зверски убитой в поселке Кукумбай — рана от уха до уха — от рук басмаческой шайки. Этой же шайкой были замучены и убиты еще три члена поселкового совета. Существует целый ряд достоверных свидетельств того, что главарь шайки Калан-паша состоит на службе Британской державы: наличие в шайке оружия и обмундирования британского производства подтверждает это… Время от времени шайка угоняет через паромные переправы отары овец и стада крупного рогатого скота…